– С тысячу, не меньше!

– Догадались бы эти пойти на прорыв, за ними устремились бы другие, тогда от нас тут ничего не осталось бы, – опасливо поглядывая в сторону Тэмуджина, говорил один из них. – Всех смели бы…

– Да уж, сейчас твои кишки вот на этих ветвях висели бы, – смеялся над ним другой, показывая вверх. – А ты, видно, сильно испугался.

– Ты как будто не испугался, – резонно отвечал тот. – Это сейчас ты смеешься, а тогда, скажи уж, колени тряслись.

Посмеиваясь, все заняли свои места, и движение продолжалось.

К полудню небо посветлело, очистилось от морозной пелены, с утра нависшей над тайгой. Ярко засветило солнце, заглядывая в просветы между деревьями, поблескивая на заснеженных ветвях.

Заметно стало, как сузился облавный круг – расстояние между загонщиками теперь не превышало семи-восьми шагов. Все так же гремела по тайге охотничья песня, и хотя пели не так задорно и громко, как вначале, звуки ее сильнее доносились оттого, что круг облавы сузился и всадники плотнее сблизились друг с другом. От обоих крыльев облавы все отчетливее накатывал друг на друга многотысячный рев.

Медведи и кабаны теперь шли на виду у загонщиков и уже не стремились скрыться в зарослях – шли, почти как обыкновенный табун лошадей или стадо коров перед пастухами. Они понемногу привыкали к страшному, равномерному реву, грозящему им смертью, издаваемому преследующими их двуногими зверями на прирученных быстроногих животных – с прямыми и острыми палками в руках, пронизывающими туши насквозь, и еще более страшными, шипящими и свистящими на лету смертоносными жалами, разящими на немыслимо далеком расстоянии. Но шли они не спеша, то и дело останавливаясь, – по-видимому, перед ними столпилось множество рогатых зверей и уже мало становилось всем им места в облавном кругу.

Загонщики, глядя на гонимое ими несметное богатство – изобилие мяса и жира, шкур для одежды, рогов для луков, костей для стрел, – предвещающее им сытую и безбедную жизнь, светлели лицами. Многие, прервав песню-ехор, радостно перекрикивались между собой:

– Наконец-то! Попалась настоящая добыча!

– Да уж, будет чем животы набивать.

– В эти годы на облавной охоте только наедались, вот и вся радость была…

– Ну, теперь-то обогатились…

– Давно такого не видели.

– Всем достанется…

– Кажется, наконец я добуду медвежью шубу, – счастливо кричал один, показывая всем свой облезлый, залатанный рукав. – А у этой уж одно название осталось.

– Сначала убей, – смеялся другой. – Не попадешь в медведя, из кабаньей шкуры будешь шить…

– Ну, уж мое от меня не уйдет, – заверял тот. – Тонкой стрелой со ста шагов в глазницу не промахнусь.

– Поспорим?

– Давай!

– Что ставишь?

– Вот эти пять белок, – и показывал притороченные к седлу тушки.

Тэмуджин слушал их, радуясь выпавшей удаче, и мысленно благодарил богов. «Хоть добыча попалась настоящая, – думал он. – От такой уймы моему улусу и третьей доли хватит».

В это время, нагоняя его сзади, подъехали трое старейшин. Передним был Сарахай. Он и окликнул:

– Тэмуджин-нойон, подожди-ка…

Тэмуджин придержал коня. Мимо проехали братья и нукеры, почтительно объезжая стариков.

– Дело вот какое, – страдальчески кривя лицо от старческой одышки, трудно дыша морозным воздухом, проговорил тот. – До опушки еще далеко, а уже видно, что многовато зверей попало в круг.

Не понимая, к чему тот клонит, Тэмуджин внимательно смотрел на него, выжидая.

– Мы и половины пади не прошли, – говорил тот, – а дальше их будет еще больше…

– Но ведь это хорошо, – улыбнулся было Тэмуджин, однако, оглядев лица стариков, почувствовал неладное.

– Хорошо будет, если без потерь управимся с таким поголовьем, – сухо промолвил другой старик в поношенной лисьей шапке, с сивой бородой, похожей на лошадиную гриву. – А пока еще рано радоваться.

Тэмуджин теперь смотрел без улыбки. Тревога знающих дело стариков перекинулась и на него.

– Как бы сейчас кабаны не бросились на нас. – Сарахай, сняв рукавицу, высморкался, вытер заиндевевшие усы. – От них всего можно ждать, если им деваться некуда будет. За ними и медведи пойдут, а там и лоси с изюбрами – вон сколько следов.

Их поддерживал третий старик с изорванной глубоким шрамом левой щекой. С низким от хрипоты голосом он говорил, указывая рукой в заячьей рукавице в сторону облавного круга:

– Нельзя слишком прижимать зверей, они взбесятся и пойдут напролом.

Тэмуджину становилось ясно, что положение их на самом деле опасное.

– Что же нам делать? – спросил он. – Вы, наверно, знаете, что нужно делать в таких случаях?

Старик со шрамом развел руками:

– Мы и думаем сейчас об этом. Никто из нас не припомнит, чтобы столько зверей попало в облавный круг. Вся падь оказалась переполнена зверьем, когда такое бывало?.. Видно, это оттого, что холода наступили, а здесь в эти дни теплее было, чем в других местах. Потому и набились они сюда. Одно теперь ясно, что мы сами попали в трудное положение. Поэтому надо хорошенько обдумать, как нам быть… – Он прокашлялся и, нагнувшись с седла, сплюнул в снег. – Может быть, какую-то часть придется выпустить, чтобы удержать остальных.

– Крепко надо подумать, как выйти нам из такого положения, – сказал Сарахай, жестко глядя на Тэмуджина. – Хорошо бы собрать вождей, посоветоваться да прийти к какому-нибудь решению, а времени мало, круг сужается…

– Надо, надо что-то решать, – говорил старик в лисьей шапке. – А то звери, видно, уже забеспокоились. В любой миг могут броситься на нас.

– Ох, не говори, как бы всякие черти не услышали, – со вздохом хрипел старик со шрамом. – Беда может быть.

Тэмуджин, подумав, решился.

– Раз такое дело, надо остановить облаву, – сказал он.

– Это очень хорошо было бы, – вздохнул Сарахай. – Но как мы без ведома тобши это сделаем? По закону нельзя…

– Раз есть такая опасность, это надо сделать, – решительно сказал Тэмуджин. – Будем останавливать.

Нарушать единый ход облавной охоты, останавливать его без ведома тобши было немыслимым преступлением. За это могло последовать тяжкое обвинение, особенно если после этого случится что-нибудь непредвиденное и охота завершится неудачей. Тэмуджин не раз слышал о том, как жестоко судили нарушивших порядок на облаве. Если простых облавщиков за нарушения били палками, отрубали руки, за недосмотр выкалывали глаза и даже убивали, то нойонов, по чьей вине случались потери в добыче, заставляли возмещать ее из своих табунов. Такие люди считались проклятыми, приносящими неудачу, их отлучали от охоты в последующие годы, что для любого человека было позором на всю жизнь. Однако Тэмуджин думал сейчас о том, что если не остановить загонщиков, дело обернется бедой, и только он, самый влиятельный из нойонов на этой стороне облавного круга, может исправить положение.