— Очень кстати оказавшейся вдовой, — ехидно вякнула Трошкина.

— Кстати, да! — Кулишевская выпрямилась. — Все пытаюсь вам сказать, что вы не понимаете, с кем имеете дело. Как вдова Маковеева, я унаследовала все его имущество, в том числе и эту галерею, и даже этот кабинет!

— А это разве Маковеев? — Я недоверчиво присмотрелась к шатену на портрете. — Когда это он так выглядел, в шестнадцатом веке?

Смеловский тихо захихикал:

— Нет, это директор галереи, он не является ее собственником. Помнишь, я рассказывал тебе? Это тот самый Либерман.

— Который свой «Ролекс» дерьмом замарал? — тоже захихикала я.

— Каким еще дерьмом? — холодно поинтересовалась новая владелица респектабельной галереи и помпезного кабинета.

Какой еще «Ролекс», она не спросила — часы последователь Рембрандта прописал на полотне очень тщательно.

Жора Горохов закашлялся, явно намереваясь заглушить ожидаемый ответ.

— Может, не надо об этом? — обеспокоенно шепнул мне Зяма.

— Да ладно вам, это уже секрет Полишинеля! — отмахнулась я.

Никогда не могла удержаться от того, чтобы не рассказать благодарной публике новый анекдот или свежую сплетню.

— Какой-то недобрый шутник спрятал в сейфе Либермана пропавшие банки с нашим бесценным художественным дерьмом. А Либерман не знал, что в них! Увидев их в сейфе, он решил, что это какое-то сокровище, и принялся добывать его голыми руками!

— Вот сволочь! — выругалась Кулишевская. — Это он узнал, что по завещанию все мне отошло, вот и полез чистить сейф, пока я ключи не забрала!

— То есть сейф принадлежал Маковееву? — уточнил дотошный майор Кулебякин. — А Маковеев знал о ваших отношениях с Казимиром?

— Подозревал, — потупилась она. — И требовал, чтобы ноги его в нашем доме не было.

Тамара Руслановна подняла глаза и посмотрела на Зяму. Впервые за время этой бурной дискуссии вдовица выглядела виноватой:

— У тебя репутация ловеласа, Казимир.

Зяма было приосанился и расцвел, но под пристальным взглядом Трошкиной снова увял.

— Петя потребовал, чтобы я отказала тебе от дома и никаких дел с тобой не имела, — продолжила Кулишевская. — Обещал, что в противном случае тебе плохо придется!

— Так не Петя ли ваш умыкнул наши банки?! — звонко хлопнул себя по коленке Горохов. — За их сохранность как раз Казимир поручился, и его профессиональная репутация оказалась под угрозой!

— Петя мог, — кивнула Кулишевская. — У него, как у владельца, от всего тут свои ключи были — и от галереи, и от кабинета, и от сейфа.

Бронич сурово засопел. Я проследила направление его взгляда и убедилась, что он смотрит на картину.

— Такой костюмчик говнищем испортили! — в сердцах воскликнул шеф, не выбирая выражений. — Один пиджачок кучу денежек стоит, а еще рубашечка, запонки, часики! Несчастный директор!

— Несчастный, это точно, — согласился майор Кулебякин.

Интонация у него была какая-то странная — оригинальная смесь суровости, удовлетворения и язвительного веселья. Я вопросительно похлопала ресницами. Денис отодвинул портьеру, выглянул в окно и поманил меня пальцем.

— Что? — Я подошла и посмотрела на улицу.

Уже стемнело. В конусе желтого света под фонарем красиво серебрился фургончик с зарешеченным окошком. Два коротко стриженных парня, в одном из которых я узнала Денискиного приятеля из «убойного» отдела, под руки вели к фургону кудрявого щеголя в дорогом костюме. Аккурат под лампой красавчик задергался, и его пышные локоны запылали, как костер.

— Да он же рыжий, как морковка! — машинально отметила я и оглянулась на портрет, автор которого притушил ослепительный цвет волос Либермана.

Тициан от такого кощунства должен был перевернуться в гробу!

— Как лисичка, — многозначительно поправил меня Денис.

— Ага, — согласилась я.

И тут до меня дошло.

— Лисичка? Так это Либерман — Лисичка?!

Мою щеку обдуло ветром: к окну примчалась Трошкина.

— Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой! — с неуместным весельем процитировал детский стишок Кулебякин.

— Черт побери! — с большим чувством вскричала Трошкина и стукнула по мраморному подоконнику кулачком. — Ну, конечно! Колобок был геем, значит, его возлюбленная Лисичка — мужик! Так это он убил Маковеева?

Денис кивнул — такой довольный, что мне тоже захотелось замарать руки кровью.

— Он.

— А не она? — я кивнула на Кулишевскую.

— Нет, не она.

Трошкина разочарованно вздохнула:

— А жаль. Сама бы в тюрьме посидела, поняла бы, какое это свинство — невинных людей подставлять!

— Меня нельзя в тюрьму, я будущая мать! — сообщила вдовица и томно посмотрела на Зяму.

— Э-э-э… — проблеял мой братец-козленочек.

— Ну, кто отец ребенка — это еще разобраться надо! — не отказалась от борьбы за свое женское счастье мужественная Алка.

— Да, кстати, а как разобрались, кто убийца? — Я поспешила сменить тему.

Кулебякин пожал плечами:

— Да очень просто. Поговорили с нежным юношей, к которому Либерман хотел уйти от Маковеева, обрисовали ему перспективы личной жизни в заключении и узнали много интересного.

— А кто он, этот нежный юноша? — уточнил любитель подробностей Смеловский.

— Один такой, — Денис манерно оттопырил ножку, втянул щеки, выпучил глаза и пририсовал себе длинные крутые локоны.

И тут я вспомнила ту пару эльфов в отеле-замке Русляндии — чернокудрого и рыжеволосого. То-то физиономия Либермана на картине показалась мне знакомой!

— Василь. Василь его зовут, — сказала я, улыбнувшись Трошкиной. — Вася-Василек, любитель шелкового нижнего белья пастельных расцветок.

— Откуда ты знаешь, что он Василек? — спросил Кулебякин.

— Откуда ты знаешь, какое у него белье? — спросил Смеловский.

Денис оглянулся на него и присоединился к вопросу:

— Да, откуда знаешь про белье?

— Подумаешь! Я даже знаю, что они с Либерманом любили заниматься сексом под ирланский фолк-рок! — ухмыльнувшись, сказала я и подмигнула Трошкиной, приятно удивленной моей осведомленностью. — Не надо думать, что частные сыщики позорно проигрывают полиции по всем пунктам!

— А наше агентство и частным сыском занимается? — спросил Горохов Бронича.

Ввиду новых перспектив у него опасно загорелись глаза.

— Чем только не занимается наше агентство! — вздохнул шеф и встрепенулся, точно проснувшись. — Ох, выставка! Пора же резать ленточку!