чтобы гудеть перестал. А секатор – чем тебе не кусачки?

– Повезло мне, что он мешал вам кемарить, – сказала Олеся.

– Дура, – обиделась экономка.

– Конечно, – не стала спорить Звягина, и расплакалась наконец, и они обнялись.

Коновалов щелкнул зажигалкой, прикуривая. Затянулся сигаретой, разогнал дым рукой. Снова приложил к уху мобильник. Проговорил, откашлявшись:

– Его еще надо на признание вывести. Скользкий, сволочь. Твоя работа. Ну, и ребят твоих. Смогёте?

– Смогём, и не таких раскалывали, – безразличным тоном проговорил Семёнов.

Макс хотел еще прибавить, что кабы не Олеся, хрен бы его опера на убийцу вышли. Но вовремя язык прикусил: ни к чему врага наживать. Да и не такой уж пофигист Жека, если полученной информацией не пренебрег и в больничку к потерпевшей Коневой заехал. И от смерти, надо полагать, спас.

– Как ты догадался, кстати? – спросил Семёнов.

– Озарение, не поверишь.

– Почему? Сколько угодно. Поделишься?

– Когда мы с Олесей в субботу у него были, он спросил, который час.

– Подруга твоя?

– Угу. Не перебивай.

– Заткнулся.

– Он спросил у меня, который час, и это нормально – в оранжерее, где мы на тот момент находились, настенных часов не было. А в день убийства на нем имелись часы. И закралось мне такое сомнение-подозрение, а не подстроил ли чувак для себя алиби? Для того и часишки нацепил. Вот, ты, Евгений, когда у тебя гости, в часах ходишь?

– И, по-твоему, это довод? – хмыкнул Семёнов.

– Не довод. Наводка на мысль. В деле фигурирует довольно точное указание на время совершения убийства. И его достоверность подтверждается невозможностью якобы перевести стрелки на часах потерпевшей из-за определенных трудностей исполнения. То есть, если бы убийца это замыслил, то не сумел бы. Ее часы я не видел, но вашим выводам верю.

– Ну, спасибо тебе, – сыронизировал собеседник.

– На здоровье. Год, примерно, назад моя семилетняя дочка взяла бабушкины очки без спросу, чтобы одну из линз как увеличительное стекло использовать. Оправа очков металлическая, позолоченная, времен Брежнева, к ней стекла на двух винтиках с гаечками прикручиваются. И размером этот крепеж весьма мал. Значительно меньше, чем головка подзавода наручных часов. Настя гаечки раскрутила, винтики извлекла, линзы отделила от оправы. А потом обратно конструкцию собрала. Призналась мне в этом своем достижении потому, как я мыслю, что гордилась собой очень.

– А ты? Отругал и сладкого лишил?

– Неважно, – недовольным тоном проговорил Коновалов. – А важно другое: как она сумела все это проделать. Какие версии, капитан?

– Из подручных средств?

– Именно.

– Ну… Я бы щипчики для бровей приспособил. Или ножницы, если маленькие.

– Вот! Михеевская экономка пожаловалась Олесе, что у нее исчезли ножницы. Отправь запрос, пусть перепроверят вещдок на механические повреждения.

После непродолжительной паузы Семёнов проговорил неохотно:

– Да были там свежие царапины, были. На корпусе. Мы решили, что в результате падения они появились.

– А на заводилке сбоку – там, где насечка? Эта зона тоже при падении оцарапалась?

На этот раз капитан Семёнов молчал дольше. Потом проговорил серьезным тоном:

– Майор, я твой должник.

– Ты девчонкам моим должник, – добродушно хмыкнул Коновалов.

– Насте мороженое, Олесе цветы? – пошутил собеседник с явным облегчением.

– Обеим по мороженому! – гаркнул Коновалов.

– Был неправ, погорячился, мороженое обеим, – со смешком проговорил Семёнов. – А пока, извини, майор, у меня дел по горло. Думаю следственный эксперимент готовить. Михеев не дурак, не признается, что в больницу к Коневой приходил. Заявит, что мне приглючилось, и ничем не докажешь.

– То-то и оно. Но следственный эксперимент – это выход. Соберешь всю честную компанию в его хибаре, и пусть каждый… Погоди, Жека, у меня тут вызов по параллельной… Да, Олеся, слушаю. Что? Не понял, повтори! Кого вы заперли в подвале? Жди, сейчас приедем.

Положив трубку на стол, Коновалов потер ладонью лоб, схватил щепотью себя за нос и потянул, повозил указательным пальцем под носом, покрутил головой, хмыкнул.

Приложил мобильник к уху, сказал:

– Слышь, Семёнов? Мороженым ты не отделаешься. Но никаких букетов, тебе ясно?

– Ну, ты сильна, – без малейшего удивления в голосе констатировала Валерия Бурова.

– Я сразу ее рассмотрела, – с легким самодовольством сказала Надежда Лапина.

– А я все удивлялась, с какой стати вы наш закрытый клуб расширяете, – сделала замечание Алина Росомахина.

– И что было непонятного? – строго поинтересовалась Надежда Михайловна. – Девочка нуждалась в поддержке в личном плане. И, кроме того, наш, как ты выразилась, клуб Лёля не обесценила.

– Я не это имела в виду! – поспешно возразила Алина.

– Допустим. Но Лёля могла неправильно твои слова интерпретировать. Или ты все поняла правильно? – обратилась она уже к Олесе.

– На месте членов вашего клуба, – начала Звягина, подбирая слова, – я тоже волновалась бы в подобной ситуации.

– Отчего? – с непонимающим видом спросила Лапина.

– Ревность, – просто ответила Олеся.

– Психолог, – буркнула Валерия.

– Девчонки, да вы что?! – возмутилась Надежда Михайловна.

– А то вы не знали, – хмыкнула Алина.

Надежда смолчала. Олесе показалось, что пристыжено. Или не показалось?

После паузы Лапина произнесла:

– У меня возникла идея, как с этой напастью справиться. Но это потом. Это только старейшин клуба касается, а не новенькой. Не обижайся, Олеся.

– Не буду, – улыбнулась она. – Я вам верю.

– Печенье сама пекла? – спросила Демидова Катя.

– Настя помогала. Соседская девочка. Я ей с уроками помогаю, а она мне… вот… с печеньем.

Как обычно, чаевничали в Катиной серверной. Собрались по поводу возвращение из отпуска Надежды Михайловны, однако их ждала еще и Олесина сенсация – рассказ о том, как она выручила сестру из беды.

– Всего-то неделю меня не было, а столько всего произошло, – ворчливо проговорила Лапина, которой было немного обидно, что фотки, ею привезенные с Алтая, где они с супругом позировали на фоне потрясающих пейзажей, и фотки самих пейзажей, и ее яркие впечатления от путешествия, такого непривычно-необычного для изнеженных жителей столицы, были оттеснены на второй план.

– Да как-то так все внезапно навалилось… – почему-то решила оправдаться Олеся.

– Ты молодчина, справилась. Хоть и досталось тебе всего и под завязку.

Катя спросила:

– Я все-таки не поняла, как ему удалось провернуть финт с алиби.

– Лучше расскажи еще раз по порядку. А то меня по телефону отвлекли, – велела Алина.

– Ну, хорошо. Повторю, но вкратце. Михеева шантажировала домработница Турчина, Конева Светлана. Она же – консьержка в его подъезде. На письменном столе хозяина она увидела листок, вырванный из блокнота, с надписью шариковой ручкой: «1 копейка, 1726 год, Екатеринбург». Как впоследствии выяснилось – почерком Михеева. И приписка там же – рукой Турчина: «от 2-х млн». А у девицы нюх на скандальный компромат, и это не довело ее до добра в результате.