«Могли быть и другие свидетели, Стивен. Машины были припаркованы по всей улице и в переулках. Кто-то мог сидеть внутри и видеть все, что там произошло. Может быть, сотрудник магазина, который посмотрел в окно… Потом, ты едва не столкнулся с джипом, где мог быть установлен авторегистратор. Перед этими магазинами полно видеокамер наружного наблюдения…»

«Было темно, Моника, и шел сильный дождь. Видимость резко ухудшилась. Наезды на пешеходов часто случаются в такую погоду. Ради всего святого, тот ребенок выбежал прямо на дорогу! Что он там делал? Один, на дороге? Мы не виноваты».

«Не виноваты? Даже если столкновение было неизбежным, мы бежали с места происшествия, – тихо сказала она. – Ты дал задний ход, увидел, что произошло, и только потом уехал оттуда. Ты же врач, Стивен. Ты мог помочь этому ребенку и его матери. Может быть, ты даже мог спасти бы его жизнь, – теперь ее трясло, лицо было мокрым от слез. Она ощущала вкус винного перегара во рту. – Натан увидит, что случилось с моим автомобилем».

«Тебе придется сказать ему, что ты врезалась в столб. И отремонтировать машину».

«Пошел ты к дьяволу, – прошептала она. – Я тебя ненавижу. Ненавижу, и все».

«Теперь я собираюсь уйти, Моника. Немного отойду в сторону и вызову такси. Ты можешь сама доехать до дома».

«Клянусь, если они найдут мою машину и обвинят меня, то я расскажу им, что ты был за рулем. Я все им расскажу».

Ужас того вечера подгонял Монику, пока она с рыданиями тащилась по лесной тропе. Она ковыляла к дому, следуя за полосками оранжевой ленты, которую сама прикрепляла к ветвям.

Я больше не могу, я не выдержу… Только не здесь. Грешница. Я грешница; мы все грешники.

Этим Чудищем была Моника; оно находилось внутри ее и запустило в нее когти, терзая ощущением вины. Оно находилось и внутри Натана, который помог спрятать ее автомобиль. Оно сидело внутри у матери, выбежавшей на улицу из винного магазина, потому что она покупала «Шардоне» вместо того, чтобы присмотреть за своим малышом, который упустил свою собаку, пока откусывал от батончика «Сникерс». Чудовище сидело внутри у худощавой женщины в плаще, которая забрала рюкзак Эзикиела. И номерной знак, как впоследствии узнала Моника, когда поставила свой автомобиль в гараж и увидела пропажу таблички, которую так и не удалось найти полицейским. Чудовище находилось внутри у Стивена, который держал ее лицо в тисках своих рук; у Стивена, который каким-то образом заплатил свидетельнице за молчание и ничего не сказал об этом Монике. Оно завладело Бертом, потому что он отремонтировал ее автомобиль и избавился от него, – от орудия убийства, – хотя должен был видеть новости, где копы просили свидетелей дать показания. Дикий, животный ужас наполнял Монику. Она побежала быстрее.

Грешники… мы все грешники. Лжецы.

Моника выбежала из леса. Какое-то время она стояла, тяжело дыша и пытаясь сориентироваться в тумане, затянувшем поляну. Она увидела тень дома и побежала туда, срезав путь между тотемными столбами с жуткой головой ворона. Когда она достигла парадной двери, ее грудь тяжело вздымалась и опускалась, в горле першило от холодного воздуха.

Она потянула дверную ручку. Дверь была не заперта.

Она замерла, одолеваемая внезапным беспокойством, потому что Деборе было сказано запереть двери.

Кровь стучала у нее в ушах. Моника тихо приоткрыла дверь и услышала внутри женские голоса.

Что-то в тоне этих голосов заставило ее помедлить. Она осторожно заглянула в щель и посмотрела в полумрак гостиного зала.

Дебора стояла у чайного столика, запрокинув лицо, и смотрела на галерею на втором этаже. В руках она держала фрагменты шахматной фигурки.

Моника услышала голос Кэти Колбурн:

– Я не поверила ее словам, что на перекрестке была свидетельница, укравшая рюкзак ее сына, когда он истекал кровью на мостовой. Понимаете? Откровенно говоря, кто мог бы сотворить такое? Эстелла утверждала, что это была женщина. Рост пять футов шесть дюймов, короткая юбка и зонтик. Худощавое телосложение. Возможно, уличная девка; раньше она видела проституток на этом перекрестке. Но я все равно ей не поверила, потому что никто так и не появился.

Лицо Моники покрылось холодным потом. Как и Дебора, она замерла на месте, услышав слова Кэти.

– И знаете что? – Голос Кэти доносился сверху, и Моника не могла видеть ее. – Думаю, теперь я знаю, кто эта женщина. Кажется, все мы собрались здесь. Водитель и пассажир «БМВ», автомеханик, который помог отремонтировать автомобиль и спрятать его от полиции. В таком престижном районе? Кто-то должен был знать. Не только они старались замести следы. Молчание – тоже грех, разве вы не понимаете?

– Перестань, Кэти, – сказала Дебора.

Кэти Колбурн разразилась пронзительным смехом, в котором звучало безумие.

– Почему я должна перестать? Почему я должна молчать? Мы все в одной лодке. Все мы причастны к смерти маленького Зика Маршалла. А знаете, кто еще хотел, чтобы Эстелла Маршалл заплатила за гибель своего шестилетнего ребенка? Стюарт Маршалл, муж Эстеллы, потерявший своего сына. Он сказал мне это во время интервью с ним. Интересно… может быть, он стоит за всем этим?

Дебора внезапно увидела Монику у парадной двери и развернулась к ней:

– Что вы здесь делаете? Что с вами случилось? Где остальные? Что там была за стрельба и гудки клаксона?

Моника молча смотрела на нее. Медленно, очень медленно она вошла в гостиную. Она посмотрела наверх и увидела Кэти, стоявшую на галерее. Потом ее взгляд вернулся к Деборе. К фрагментам резной фигурки, которую та держала в руках.

Один судью увидел, и их осталось пять…

– Что-то… произошло что-то ужасное, – прошептала Моника. Собственный голос показался ей чужим, пока она смотрела на обезглавленное деревянное туловище в руке Деборы. – Я слышала мужской крик. Подумала, что там появился убийца. Нам нужно запереть все двери.

Она вдруг ускорила шаг и почти бегом поднялась по лестнице.

– Никого не впускайте. Запритесь в ваших комнатах.

– Как быть с остальными? – крикнула Дебора.

Но Моника вбежала в свою комнату и повернула ключ в замочной скважине. Ее сердце было готово выскочить из груди.

Стелла проломилась через кусты и выбежала на маленькую поляну почти одновременно с Натаном, который появился с противоположной стороны. Она замерла, и он тоже.