на руки так легко, будто я пушинка или невесомый зонтик одуванчика, и понес к кровати. Его взгляд ласкал меня, и я робко улыбнулась.

Скинув туфли, я чуть подтянулась выше и легла на подушку. Павел лег рядом, погладил мою щеку и стал целовать, шепча:

– Дженни… Дженни… Я всегда скучаю по тебе…

Его губы коснулись моей шеи, ключицы, плеча. Я заерзала, желая повторения, и дыхание сразу стало судорожным. Теперь я чувствовала иначе: ярче, острее, продолжительнее. И эта продолжительность нарастала.

– Я не знаю… что нужно делать… – пробормотала я.

– Ничего, – успокоил Павел, и я догадалась, что он улыбается. – Это твой день.

Его правая рука устремилась по моему телу вниз, а затем вверх к бедру. Она проникла под юбку платья, и я одновременно почувствовала тяжесть ладони, тепло прикосновения и первую волну желания. Но Павел осторожно убрал руку, будто она случайно оказалась там, где ей не следовало быть. Его губы вновь устремились к моим губам, и я уже не могла удержаться, отвечая на поцелуй, я прижималась теснее, и сама тоже гладила Павла по плечу и шее.

Как же не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась…

Наверное, если бы мы выключили свет, ощущения получились более сильными, но с другой стороны, я видела какие чувства испытывает Павел, и знала, что ему очень хорошо со мной.

Его пальцы остановились на замочке молнии платья, и я приготовилась к тому, что напряжение в груди сейчас спадет. «Пусть он расстегнет молнию, пожалуйста…» – пронеслось в голове. И Павел расстегнул, но только наполовину. Однако когда он опустил бретельку платья, оказалось, что этого вполне достаточно, чтобы ощутить на коже обжигающее дыхание.

– Если бы ты только знала, как ты красива и как притягательна… – произнес Павел. Его рука легла на мою грудь, и я пожалела, что ткань мешает. – И теперь я точно могу гордиться своей силой воли… – Он вновь улыбался, и я тоже улыбнулась, понимая смысл этих слов. И мне важно было услышать, что он хочет гораздо большего. Так же, как и я.

Рука Павла потяжелела, он стал ласкать мою грудь, все еще не расстегивая молнию платья до конца. И у меня появилось стойкой досадливое ощущение, что я нахожусь в скафандре, который необходимо немедленно снять, чтобы пальцы Павла наконец-то коснулись кожи и пришло облегчение. Вытянувшись в струну, я подняла голову и тихо сказала:

– Поцелуй меня еще.

И Павел поцеловал с каким-то незнакомым мне отчаянием, а затем чмокнул в нос, чуть отстранился и ответил:

– Все, Дженни, мы добрались до предела возможного, а теперь будем пить газировку.

Резко поднявшись, Павел направился к столу, а я смотрела на его спину с сожалением и ощущением потери. Отчаянно хотелось, чтобы ласки продолжались вечно и я вновь тонула и взлетала от волн желания.

Павел открывал бутылку долго, будто тянул время, а потом развернулся ко мне и пошел к кровати, держа два узких бокала, искрящихся пузырьками.

– Спасибо, – ответила я и получила еще один короткий поцелуй в губы.

А потом мы лежали, обнявшись, и болтали. Я рассказывала о полученных подарках, а Павел слушал и иногда комментировал.

– Но мой-то подарок лучше всех? – спросил он, смеясь.

– Конечно, – улыбнулась я.

В три часа мы сделали еще по глотку газировки и стали собираться домой. Вытащив из вазы розы, я посмотрела на потолок.

– Шары оставляем, – предупредил Павел.

– Как же их жалко…

Он взял мобильник, чтобы включить звук.

– Егор звонил два раза. Потерял нас, что ли… – И он быстро набрал номер брата. – Да… отдыхаем. Шумно было, не услышал… Уже возвращаемся. Надеюсь, от ужина что-то осталось. Вот уж не думал, что это скажу, но я хочу есть, – весело добавил он.

Вернувшись, мы первым делом отправились на кухню и прикончили оставшиеся закуски. И мне они отчего-то показались гораздо вкуснее, чем прошедшим вечером, когда рядом со мной сидели Марина Аркадьевна и Юрий Викторович.

– Спокойной ночи, – шепнул Павел, проводив меня до двери комнаты.

– Спокойной ночи, – ответила я. – И спасибо.

Глава 21. Тайны больше нет

Мне снилось наикрасивейшее лавандовое поле, растекающееся фиолетовой акварелью в разные стороны. Небо настолько чистейшее, голубое, что слепило глаза. Я отчетливо видела линию горизонта и шла к ней, раскинув руки в стороны, наслаждаясь окружившим меня счастьем. Ресницы уже подрагивали, утро звало, но я не торопилась возвращаться в реальность, не желая терять остатки вчерашнего дня.

Проснувшись около десяти и умывшись, я неохотно сняла пижаму, подаренную Павлом. Минуты две полюбовалась ею и надела джинсовые шорты и черную футболку с цветочным принтом на груди, волосы расчесала и оставила распущенными. По очереди перенюхав все букеты, я отправилась на первый этаж.

В доме стояла тишина, что было неудивительно. Папа, Егор и Павел в это время обычно уже находились в офисе. Бабушка наверняка отдыхала после гостей. А Елена Валерьевна собиралась в спа-салон, где планировала провести целый день. Поэтому в столовую я зашла в расслабленном состоянии, не ожидая никого увидеть.

Но за столом с чашкой и журналом сидел Егор.

– Доброе утро, – автоматически притормозив, сказала я и направилась к чайнику, жалея, что, возможно, утро будет испорчено.

– Доброе, – ответил Егор и перевернул страницу.

Я очень не хотела садиться на свое место, напротив него, но если бы я выбрала стул папы или Елены Валерьевны, это выглядело бы слабостью…

«Ничего не бойся», – приободрила я себя и отправилась все же к своему стулу.

Положив в чашку чайную ложку сахара и листики мяты, я сделала вид, будто размышляю о чем-то серьезном, но в голове крутились волнительные картинки ночи.

– Как поживаешь, Дженни? – спросил Егор, продолжая изучать журнал. Этот вопрос не был задан для начала дежурного разговора, в нем не присутствовала небрежность.

Оставив ложку на блюдце, я медленно подняла голову и посмотрела на Егора. Его лицо было спокойно, равнодушно, но щека дернулась… Или померещилось?

– Хорошо, – ответила я.

– Я рад. – Он помолчал немного, затем устремил взгляд на меня и добавил: – Прежде чем что-то сделать, надо хорошенько подумать. Согласна?

И тут до меня дошло: Егор сидит здесь не просто так. Он ждал меня… Но зачем?

– Да, – сказала я, опять взяла ложку и принялась вылавливать из кружки листики чуть потемневшей от кипятка мяты. Они ускользали, а может, я попросту превратилась в неловкую неумеху. Пальцы задрожали, потому что ко мне все еще был припечатан обжигающий льдом взгляд Егора.

– Тогда не совершай ничего, что нарушит покой этого дома, – сказал он тише, но каждое слово отчетливо прозвенело в