нарушает привычное положение вещей. Она не любит перемен и к тому же считает, что мужчина не должен жениться раньше тридцати лет.

– А бабушка? Как она себя чувствует?

– Бабушка – образец невозмутимости. Она лишь приподняла бровь и произнесла: «Я понимаю твой выбор, теперь осталось понять, что нам всем делать…» – Павел постарался добавить интонацию бабушки, и фраза прозвучала с определенной долей важности.

– А Егор?..

– Мы всегда поддерживаем друг друга в трудную минуту. Но бывает и ругаемся. Я много читал об особенной космической связи между близнецами, и иногда кажется, что она действительно существует, – ответил Павел с некоторой долей иронии. – Егор ничего не сказал, но он находился рядом, пока папа высказывал все, что думает… Брат не стал бы подливать масла в огонь, но, возможно, позже я огребу и от него.

«И я тоже…»

– Ясно.

– Все, что расстраивает отца, у Егора обычно не вызывает положительных эмоций. Но не беспокойся об этом, мне хватит аргументов убедить всех, что мы должны быть вместе. Это вопрос нескольких дней.

После разговора с Павлом, немного успокоившись, я вспомнила, что оставила в библиотеке альбом, пенал и акварель. Выходить из комнаты не хотелось, но, к сожалению, я не могла прятаться вечно. Мысленно успокаивая папу, пытаясь отыскать новые аргументы, я вышла к лестнице. Поблизости никого не было, но показалось, будто на меня осуждающе смотрит тысяча пар глаз.

«Павлу гораздо тяжелее, нельзя раскисать».

Пройдя мимо книжных шкафов библиотеки, я свернула налево и увидела около окна… Егора. Он стоял ко мне боком и смотрел на яблони. Именно из-за них я здесь устроилась рисовать, на листе уже успели появиться шершавые стволы и раскидистые ветки.

Завязав силу воли в крепкий узел и молча приблизившись к подоконнику, я принялась собирать свои вещи.

Почувствовав тяжелый взгляд, я автоматически стала двигаться быстрее и уронила на пол карандаш.

– Потянуло на место преступления? – усмехнулся Егор, и наши взгляды встретились. – У тебя талант делать отца счастливым.

Закрыв коробку акварели, проигнорировав карандаш, я как щит прижала альбом к груди. Я никогда не пыталась наладить отношения с Егором, мне даже в голову такое не приходило. Но сейчас вдруг захотелось совершить одну маленькую попытку. Ради папы и Павла. Хуже все равно не будет.

Смелость требовалась, но на душу навалилась вселенская усталость, и, видимо она-то мне и помогла. Нервы перестали справляться с перегрузками, я сделала маленький шаг, задержала дыхание, помолчала и старательно ровно произнесла:

– Егор, почему мы все время ругаемся?.. Нет, не так. Почему ты так относишься ко мне и делаешь все, чтобы… Мы могли бы нормально общаться.

Я и не предполагала, что получится произнести столь длинную, наполненную смыслом речь…

Егор развернулся, подарил мне свою коронную усмешку и ответил:

– Сначала ты забрала сердце моего отца, потом сердце моего брата… А теперь хочешь получить и мое? Не слишком ли много для одной сопливой девчонки?

Лучшее, что я могла сделать – это уйти.

Глава 22. Души прикосновенье

До папиной командировки в доме царило негласное соглашение под названием «Ничего не произошло». Даже, казалось, будто Елена Валерьевна верит в это. Мы так же встречались за завтраками, обедами и ужинами, и со стороны жизнь выглядела вполне обычной. Однако напряжение присутствовало. Оно будто сидело рядом на соседнем стуле.

Для всех членов семьи наши отношения с Павлом замерли в определенной точке координат. Но, сохраняя дистанцию для всеобщего спокойствия, мы много болтали по телефону, переписывались и надеялись, что через несколько дней станет полегче. Я волновалась и за папу, и за Павла. Уж точно нельзя было усугублять конфликт.

Теперь бабушка смотрела на меня задумчиво, но она не выглядела удивленной или расстроенной. И я радовалась, что не нужно волноваться о ее давлении. Хоть в этом гора с плеч.

У нас с папой состоялся еще один разговор. Он получился сумбурный, но восклицательные знаки уже не взлетали к потолку столь часто, а это было хорошим знаком.

– Павел – мой сын, а ты – моя дочь. Думаешь, легко принять иную реальность? И теперь я не понимаю, где я могу вам доверять, а где нет, – резко говорил папа и тут же сокрушенно вздыхал.

Рейс был в десять, и я встала рано, чтобы попрощаться. Втайне надеясь, что мне удастся обняться с Павлом, я быстро привела себя в порядок и спустилась на первый этаж. Предстояло провести несколько дней с бабушкой, Еленой Валерьевной и Егором, но я уже разработала мини-план для редких пересечений с ними. Продержаться можно.

В гостиной Павел появился первый, и я бросилась к нему, забыв об осторожности.

– Возвращайся скорее, – шепнула я, ловя рискованный поцелуй.

– Буду тебе звонить, – пообещал Павел.

И мы отошли друг от друга на благопристойные три метра.

Потом пришел папа. Сначала он быстро посмотрел на Павла, затем на меня, будто хотел угадать, что произошло пару минут назад, а затем сказал:

– Доброе утро.

Поцеловав папу в щеку и пожелав отличного полета, я в ответ получила короткую, но долгожданную улыбку.

Когда они уехали, я взяла чашку с горячим ароматным чаем и отправилась в беседку, вдыхать ароматы бабушкиных цветов.

«Я тебя люблю, папа», – написала я. И почти сразу получила ответ: «Я люблю тебя, дочка».

«Павел, возвращайся скорее… Я уже скучаю», – полетело следующее сообщение.

«Я скучаю еще больше, моя самая лучшая девчонка на свете». – И улыбка.

* * *

Эмма зашла в комнату и остановилась резко, будто перед ней образовалась невидимая стена. Ее лицо было белым, губы дрожали, а глаза блестели болезненно, точно в них попал красный жгучий перец.

– Самолет разбился, Дженни, – произнесла она прерывисто и повторила: – Разбился. Взлетел и…

Медленно поднявшись, еще не понимая до конца, что произошло, я выронила книгу, и она с гулким хлопком упала на пол.

– Что?..

– Дженни, держитесь… – И закрыв лицо ладонями, потеряв остатки сил, Эмма зарыдала. Ее полное тело содрогалось, вязанные крючком белые манжеты непрерывно тряслись…

Несколько секунд я стояла неподвижно, позволяя услышанному проникнуть в сознание и наполнить весь организм болью. А затем бросилась к пульту, споткнулась, упала на колено, поднялась, включила телевизор и дрожащими руками стала щелкать каналы. Вот!

Очень далеко… летит самолет… дым… вспышка… или наоборот? А потом он падает, и я зажимаю рот ладонью, чтобы не закричать… Картинку крутят и крутят, что-то мелькает, и я почему-то не слышу звук, а в голове бегущей строкой: «Это не их рейс… Какой-то другой! Они вообще не садились в самолет! Они опоздали! Конечно же, опоздали…»

– Дженни,