Кардинал сказал резко:

– А может ли священник, замеченный в прелюбодействе, быть примером для прихожан?

Отец Габриэль смотрел со злобной ухмылкой, даже отец Раймон укоризненно качал головой.

Я сказал тяжело:

– Как пример – нет. Но священнику не вменяется в обязанность быть примером. Люди должны внимать его словам, а не его поступкам. Человек грешен, даже священнослужитель, но слова его – слова апостолов, в муках самопознания совершенствования выгранивших наше мычание в строгие заповеди, законы, правила, уставы. Я хочу сказать, святые отцы… истина есть истина, и неважно, кем она высказана!

Они хмурились, Раймон что-то пробормотал робкое в мою защиту, отец Габриэль ответил предельно резко, еще чуть – и ударил бы, а кардинал продолжал сверлить меня недобрым взглядом.

– Недобросовестный служитель, – произнес он ледяным тоном, – позорит Церковь.

Прелаты закивали, я сказал торопливо:

– Согласен, согласен!.. Но не учение, согласитесь тоже! И если учитель пьет и распутничает с продажными женщинами, я все же лучше соглашусь на такого учителя, чем на отсутствие учителей, ибо мне нужно обучать людей грамоте, мне нужны люди, устремленные в будущее, а не просто живущие на свете!

Кардинал отмахнулся:

– Идите, сэр Ричард. Пока с вами все ясно. Будут вопросы – пригласим еще.

Когда я был уже на пороге, услышал полный угрозы и ехидства голос отца Габриэля:

– А они будут!

Дверь за мной захлопнулась, я вышел на подгибающихся ногах, но не от слабости – от злости, всего трясет, а в груди что-то дребезжит, как плохо закрепленная наплечная пластина. Главные доводы приходят опосля, я вот не сказал, что и сейчас через Тоннель сюда постоянно прибывают священники, всем им находится работа, что финансирую спешное строительство большого монастыря и восстановление трех опустевших и полуразрушенных при Кейдане, что первая книга, которую отпечатали на станке, – Библия…

Ввалился, злой и расстроенный, в свои покои, следом явилась целая гильдия портных, с ходу принялись снимать с меня мерки, словно торопятся заказать гроб точно по росту.

Я рассерженно рыкнул, что я все тот же, незачем делать одно и то же, мне почтительно сообщили, что для жиппонов и жарденов пропорции разные, я прорычал, что пусть допуски делают сами.

Один сказал уязвленно:

– Ну что вам не так, ваша светлость? Большинство людей живет по моде, а не по какому-то там непонятому разуму.

Второй уточнил самодовольно:

– Все подчиняется моде, как сережки и пуговицы. Даже мораль.

– Меня устраивает, – отрезал я, – обычная одежда. Как у всех.

– Если мода сделалась общей, – сказал еще один умник, – значит, она отжила.

– Майордомы выше моды, – заявил я. – У нас даже в математике свой путь.

Новую одежду начали приносить на второй день, и все несли и несли. Но если женщина мечтает о гардеробной комнате, то я зверею, если у меня оказывается две пары сапог, не понимаю этой дури и непонятного излишества. Правда, другие выбирают нужное и напяливают на меня, словно я калека, но из-за такой вот услужливости день начинаю злым и раздраженным.

А если еще вспомню о тружениках из Ватикана…

Сегодня принесли одежды из самых дорогих материалов, расшитые золотом, с неизменными золотыми полукружьями от плеча и до плеча. Пока я рассматривал тупо, не соображая после бумаг с витиеватым почерком, что передо мной, на меня сзади попытались натянут дублет, роскошный, ладный. Спереди кольца из золота и подобранные по цвету костюма драгоценные камни. Если не ошибаюсь, рубины, агаты и топазы, а вся ткань отделана тончайшим и затейливым узором из золотой нити.

Сэр Альбрехт заявился бодрый и подтянутый, все на нем сидит как влитое, настоящий элегантный красавец, и не скажешь, что одет, как попугай.

– Сэр Ричард, – сказал он еще с порога, – если вы заняты…

– Я всегда занят, – ответил я сварливо, – но вы заходите, дорогой барон. Садитесь вон там… или там.

– Спасибо, сэр Ричард.

– Есть или пить изволите?

Он коротко усмехнулся:

– Если только созданное лично вами. Мало кто может похвастаться, что пил волшебный напиток, созданный самим майордомом.

Я сказал предостерегающе:

– Только не болтайте, дорогой сэр, что я это делаю. Святая Церковь не одобрит.

Он хмыкнул:

– А то не знает? Наша всевидящая?

– Официально не видит, – ответил я наставительно. – Как и некоторые наши грешки, что в целом не мешают нам идти к Царству Божьему. Но если остановимся, чтобы сперва отряхнуться да очиститься, никогда не сойдем с места…

– Почему?

– Потому что! – огрызнулся я. – Потому что не ангелы!.. Потому что много в нас грязи. Потому что на смену одним грешкам проходят новые!.. А нам все-таки надо идти и строить!.. Потому и сказал Иисус, что одна раскаявшаяся блудница ему дороже сотни чистых девственниц. Потому что Царство Божье могут строить только грешники, понял? Праведникам и в аду хорошо и благостно…

Он выставил перед собой ладони, защищаясь от неожиданного взрыва со стороны обычно сдержанного майордома.

– Сэр Ричард, разве я не?.. Вижу, вам достается в этом кабинете… А не сесть ли нам на коней…

Я посмотрел зверем:

– Смеетесь? Мне кажется, для того и выдвинули тогда в гроссграфы, чтобы все свалить на меня, а самим сесть на шею и свесить ножки. У меня уже спина не разгибается!

– Есть способ разогнуть, – сообщил он заговорщицки.

Я насторожился:

– Вы о чем?

– Наши рыцари затеяли турнир, – сообщил он. – Намерены провести большой, общекоролевский.

– По какому случаю? – спросил я.

Он отмахнулся:

– Нашим героям случай нужен?

– То есть просто так?

– Хотели в честь победы, – объяснил он, – но граф Ришар отговорил, чтобы не унижать сенмаринцев. Так что турнир будет приурочен ко дню какого-нибудь святого. Их полно, на каждый день есть, а то и два-три. Это чтобы задобрить Церковь.

– Церковь все равно будет против, – предостерег я. – Тем более у нас гости из Ватикана.

– А мы пообещаем биться только тупым оружием, – пообещал он. – Но совсем отказаться от турниров – это же вырождение рыцарства! И конец рыцарского духа.

Я поморщился:

– Ладно, но я при чем?..

– Разве не изволите поучаствовать? Размять спину?

Я помотал головой:

– Ни за что. Я теперь майордом.