– Как насчет отличной, теплой бани? Смягчающей мази для вашей спины и чистой одежды? А когда мы разберемся с вашими ранами, можно будет пообедать. Кухарка приготовила нам троим – мне, моей матери и сестре – треску и устричный пирог. Но я уверен, что еды хватит на четверых. Вы видели гравюры Бартлетта или картины Норткота? Вы слышали музыку Шуберта? Вы когда-нибудь пили апельсиновый сок? В мире столько прекрасного. И я уверен, что, если вы подарите мне один день вашей жизни – день, который вам не хочется проживать, – я сделаю его прекрасным. И вы будете рады, что прожили его, даже если не захотите проживать день следующий.

Я вспомнил, что должен прожить шесть отпущенных мне дней – и свою клятву Уильяму. Я поклялся ему, что сделаю все, что смогу, чтобы спасти наши души. У меня не было выбора. Я выбрался из воды на берег.

Священник снова протянул мне правую руку, хотя я более не пытался утопиться. Я ухватился за его руку левой рукой. Мы обменялись рукопожатием, и это его обрадовало.

– Очень рад, – заулыбался он. – Я назвал вам свое имя, а как зовут вас?

– Меня называют Джон из Реймента.

– О, – с уважением произнес викарий, – древнее и благородное имя, «Исреймен». Я читал когда-то о Жераре д’Исреймене, который сражался в Нормандии в XII веке. – Он поднял указательный палец и прервал себя: – Извините, извините, уверен, что средневековая история вам неинтересна. Извините меня. Позвольте проводить вас в мой дом. Я живу рядом с театром. Чем быстрее мы туда доберемся, тем быстрее Элиза приготовит вам горячую ванну.

Мы молча шагали к городу. Когда мы проходили мимо стройки, викарий указал на растущие стены.

– Через четыре месяца прибудет первый поезд. И тогда мы сможем добираться до Лондона или Манчестера всего за несколько часов. В следующее воскресенье я буду читать проповедь на эту тему. Мне кажется, что современные изобретения соединяют нас и превращают в единый народ, разрушая местные границы. Весь мир станет единым благодаря дару Господнему – силе пара.

– Поезд? – переспросил я. – Поезд из повозок? Которые тянут тягловые лошади?

Викарий недоуменно посмотрел на меня.

– Откуда вы?

– Я же сказал, из Реймента в приходе Мортон. Или Мортонхэмпстед, как его теперь называют.

– Что ж, Мортонхэмпстед не такой уж медвежий угол…

– Но что такое ваш поезд?

– Видите вон те трубы?

– Да.

– Вы понимаете, что происходит в них?

Мы шли дальше, и я замечал, как странно люди смотрят на хорошо одетого человека, идущего рядом со мной, бродягой-оборванцем.

– Паровые двигатели, Джон, – повторил викарий. – Вы понимаете, как они работают?

– Они выбрасывают дым.

Священник остановился и вытащил из кармана серебряный диск со стеклянной крышкой. Он взглянул на него и сказал:

– У нас есть время. Выдержите небольшую прогулку? Вода согреется как раз к тому времени, когда мы доберемся до дома.

Мне было холодно. Я стыдился своего оборванного вида. Но это был предпоследний день моей жизни. Ванна и одежда значили для меня меньше того, что хотел показать мне отец Харингтон. И я просто кивнул.

Пока мы шли, викарий рассказывал мне о своем приходе. Местные жители хотят назвать этот «железнодорожный вокзал» «Ред-Коу» (рыжая корова), но он твердо настаивает на том, чтобы станция называлась «Сент-Дэвид».

– Это достойное название. Приличные люди будут встречать здесь своих близких, вернувшихся издалека. Что подумают лондонские джентльмены и леди, когда окажутся на станции «Рыжая корова»? Они решат, что здесь их встретят нечесаные мужланы с соломой в волосах и женщины с голыми грудями, с ведрами молока в руках и детишками, цепляющимися за их юбки! Так быть не должно. Мы должны строить лучшее будущее, не такое, как сейчас.

Я начал понимать, что на «железнодорожный вокзал» будут приезжать люди из Лондона – это что-то вроде набережной. А приезжать они будут на повозках-«поездах».

Новый мост оказался намного легче и красивее старого. Никаких домов на нем и в помине не было. Старую набережную расширили. Жизнь на ней так и кипела. Эдвард Харингтон рассказал мне об искусственном канале для кораблей, который был построен ниже по течению. Рассказал он мне и о кирпичном здании на набережной, которое привлекло мое внимание девяносто девять лет назад. Это была таможня, где чиновники взимают пошлину с ввозимых товаров. За таможней высились высокие трубы, где и располагались «паровые двигатели». Викарий попытался объяснить мне, как они работают. Я слушал невнимательно, но понял, что расширяющийся пар двигает поршень. Мне стало ясно, что теперь необязательно строить мельницы на реке: мельницу с паровым двигателем можно построить где угодно, и она будет такой же мощной, как и водяная, если не мощнее.

– Когда-нибудь, – сказал викарий, – водяных мельниц вовсе не будет. Все будет работать на пару.

Вскоре мы увидели деревянный корабль с двумя мачтами, на носу и на корме, и с большими водяными колесами по обе стороны. Высокая металлическая труба в центре была такой же высокой, как и мачты.

– Вот, – с гордостью произнес викарий, словно он сам построил этот корабль. – Что вы об этом думаете?

Я никак не мог понять, что удивительного в этом корабле. Он был немногим больше одномачтовых кораблей, на которых я отплыл во Францию с армией короля, и значительно меньше «Победы», которая затонула девяносто девять лет назад, имея на борту девятьсот человек и сто пушек. И я не понимал, как будут работать водяные колеса, даже если корабль будет двигаться. Если корабль пойдет под парусами, колеса будут бесполезны. Я предположил, что главная особенность этого корабля – дымящая металлическая труба.

– На этом корабле мельница?

– Нет, добрый мой Джон! Эта труба соединена с паровым двигателем в корпусе корабля. Двигатель этот приводит в действие два больших колеса, с помощью которых корабль и движется. Это корабль, который движется благодаря углю! Только подумайте: он никогда не попадет в штиль, когда на море нет ни ветерка. Больше не придется зависеть от сил природы и плыть против ветра.

Я смотрел на корабль, а потом попытался соединить два понятия воедино: паровую мельницу, которой не нужна сила воды, и корабль. Внутри этого корабля находится паровая мельница – она приводит в действие водяные колеса, которые толкают корабль вперед. Разум мой никак не мог понять, что водяное колесо можно использовать для того, чтобы толкать воду – все равно что повозка, которая толкает лошадей. Это казалось настолько неправильным, противным порядку вещей, установленному Господом. Но если это работает, то как не считать это даром Господа? И все же подозрения мои не развеялись. Если люди все еще доверяют Богу, то почему они перестали верить направляемому Им ветру?

Я повернулся и посмотрел вниз по течению, на спокойную, ровную воду. А потом снова перевел взгляд на корабль.