– В первую попавшуюся на глаза «галошу» не стреляйте, – напутствует лейтенант «везунчиков». – Их в небе будет много, на всех у нас ракет все равно не хватит. Выбирайте самых «жирных» или опасных: ганшипы, истребители прикрытия или штурмовики, в крайнем случае – крупные боты, те, что на роту десанта… Место приглядывайте себе такое, чтоб была возможность максимально быстро свалить после пуска…

Те согласно кивают, прекрасно осознавая, насколько в реальности велики их шансы.

– Ну, тогда, по местам, началось, похоже.

Со стороны военной базы заполошной скороговоркой застучали несколько атмосферных зениток. Раз в ход пошла скорострельная ствольная артиллерия, значит – все, десант уже почти на поверхности. И правда – началось…

– По потерям что? – хрипит лейтенант.

– Плохо все по потерям, сэр. Раненых пятьдесят три человека. Еще восемнадцать – остывают. И это только те, кого успели до лазарета или центрального холла вытащить. Сколько под завалами западного крыла – не знаю… Никто не знает. Но после того, как ганшип нас проутюжил, оттуда уже никто не отстреливается. Все, сэр, кончилось у нас западное крыло.

– Это плохо. Но зато «мобильники» еще держатся.

Это да. Со стороны базы мобильного взвода слышна плотная автоматно-пулеметная пальба и время от времени гулко бухают взрывы. Команданте и его ребята пока воюют.

– А у вояк что, Райан?

Окна кабинета, в котором держит оборону лейтенант, выводят на противоположную сторону, из них базу Сил планетарной обороны не видно.

– Не знаю, сэр. С моей позиции это направление тоже не просматривается. Вроде, стреляют еще с той стороны, но и только.

– Ясно, ну, пойдем, поглядим, что там у них, пока у нас затишье.

У армейцев все куда печальнее, чем у нас. Над их базой густо, словно грифы-стервятники над трупом, повисли ганшипы янки. Давно рассвело, но даже при свете Элоры отлично видны струи трассеров, хлещущие вниз. Сложно в это поверить, но снизу кто-то умудряется даже стрелять в ответ. Впрочем, у военных – бункеры, это вам не газобетон и пластик нашей «управы», там, думаю, и тактический термоядерный удар пересидеть можно. Но прессуют их всерьез. Если бы по нам работала хоть треть от такого количества стволов, то на месте Управления уже вполне можно было устроить танцплощадку. А там кто-то еще огрызается. Впрочем, как-то не очень активно.

Мощный взрыв сотрясает здание «управы» от фундамента до крыши. Накликал.

– Все, парни, похоже – мы свое отбегали, – на лице скатившегося вниз по лестнице сержанта О’Хара ледяное спокойствие, да бесконечная усталость в глазах. – Это даже не ганшип. Это – корвет.

Что может сотворить с наземной целью корвет, я своими глазами видел на Сером Фьорде. Правда, в тот раз корвет был русский, но не думаю, что янки сильно уступят им в вооружении. После него на месте нашего Управления будет даже не дансинг, а многоуровневая подземная парковка, этажей на семь-восемь ниже уровня поверхности. Глубины воронки вполне хватит…

– Хоть кто-то видел, в какую сторону уходил Полсон?!

Крик лейтенанта так и остался без ответа. Никто не видел. Чертовски жаль. Сержант Полсон – единственный из восьми «счастливчиков» так и не выстрелил из выпавшего ему по жребию «Ареса». Похоже, погиб еще до того, как успел прицелиться и нажать на спуск. Его ПЗРК нам сейчас здорово бы пригодился.

– Твою мать, – с чувством выругался лейтенант. – Обидно будет вот так помирать… Он нас станет делать, как захочет, а мы в ответ его и не поцарапаем даже. Может, хоть из «Гренделя» в него пальнуть?

В коридоре кто-то вдруг выдает длинную и сумбурную, но явно восхищенную и насквозь нецензурную тираду, а уже через секунду можем наблюдать ее причину в многочисленные проломы в стенах и потолке. Такой «Робинсон» на весь Булыжник – ровно один. И за штурвалом его – единственная и неповторимая Исабель Мартинез. Я и раньше знал, что она пилот, что называется, от бога, но то, что вижу сейчас в небе… Мне кажется, не каждый армейский пилот сможет такое вытворять на атмосферном истребителе, что уж говорить про полицейский коптер. Выглядевший только что таким суровым и грозным корвет, внезапно превратился в неповоротливую «галошу», нещадно избиваемую едва ли не со всех сторон разом. Бель была одновременно везде и нигде, ее ракеты и трассеры крупнокалиберной пулеметной «спарки» нещадно разили противника, а вот ответные очереди зенитной артиллерии корвета лишь впустую кромсали небо.

Думаю, в эти мгновения все копы, наблюдавшие на эту схватку «Давида и Голиафа» с земли, успели поверить в то, что у Исабель может получиться. Но чудеса на войне случаются редко и сейчас – не тот случай. Сразу две очереди трассеров почти одновременно хлестнули по корпусу коптера, брызнули в стороны какие-то мелкие обломки и осколки. Только что порхавшая злой пчелой винтокрылая машина резко потеряла скорость, хаотично зарыскала, а потом, густо задымив, свалилась с сильным креном влево.

– Тяни!!! Уходи!!! – на разные голоса взвыли развалины «управы».

Но Исабель вдруг выровняла коптер, ускорилась и, в совершенно немыслимом, нарушающем, наверное, добрую половину законов аэродинамики, пируэте и вышла корвету точно на незащищенные сопла двигателей… Никто и никогда наверняка не скажет, знала ли она в тот момент, что ракет в подвесных блоках уже нет. Лично я думаю – отлично знала, она была слишком хорошим пилотом, чтобы упустить это из виду. Но если нет ракет с взрывчаткой в боеголовках – есть сам коптер с его топливными баками…

Корвет, полыхая и чадя черным жирным дымом, еще несколько секунд висел в небе, а потом сорвался в пике и с диким грохотом и скрежетом, подняв целое облако обломков, рухнул где-то в центре городского парка. Взрывы оттуда потом доносились еще несколько минут, но ни малейших эмоций не вызывали. В отличие от гибели Бель, которая если и не спасла всем в здании Управления жизни, то уж как минимум на какое-то время отложила наши смерти.

Вижу мокрые дорожки на щеках Рудицки. Да и не только у него. У меня же глаза сухие до рези. А в груди вздувается что-то черное, недоброе… На свою беду снова полезли в атаку янки, явно ошалевшие от потери боевого космического корабля в атмосферном бою. За что и поплатились. Мартинез в «управе» любили, и десантники, на которых мы и выместили свою ненависть и боль, снова умылись собственной кровью.

– Это еще кто такой резкий?

Протерев тыльной стороной ладони воспаленные от пыли, дыма и гари глаза, пытаюсь проследить направление указательного пальца лейтенанта. Сначала просто вижу какой-то крупный корабль, и правда, уж очень резво вошедший в атмосферу и идущий на снижение. Потом узнаю очертания.

– Мать твою! Русские!!!

– Кто?! – Рудицки смотрит на меня, словно на буйного сумасшедшего.

Но я эти обводы ни с чем не спутаю. Это – «Бесстрашный», вернее – какой-нибудь из его «систершипов»[110].