— У нас и без всяких лозунгов каждый босяк мог угнать и «Руссо-Балт», и «ХТЗ»…

— Так ты у нас, оказывается, не херсонский рыбак, а херсонский босяк! — задумчиво хмыкнул лейтенант, перегнувшись за восточно-ковровый узор ограды.

— Найди десять отличий… — так же рассеянно отозвался Колька, уже поняв — а скорее увидев — к чему клонит командир, и обдумывая следующий манёвр.

Новик склонялся к приземистому полугусеничному бронетранспортеру в жёлто-коричневом камуфляже, доверчиво приткнувшемуся на задворках к тыльной кирпичной стене дворца. Как раз под пожарной лестницей. Открытый его кузов гостеприимно поджидал десантников рябыми тюками маскировочных сетей. Сети, похоже, из крашеной ветоши: прыгай — не хочу, не расшибёшься, хоть с самого верха…

Но вот додуматься до того, что пришло в голову старшему лейтенанту — наверное, учиться надо. «Ну, сигануть в него — ещё понятно… — нахмурился Колька, наблюдая, как лейтенант выкорчёвывает жестяную воронку водостока в конце ложбины соседних скатов. — А этот металлолом на хрена?»

Без пояснений Новик перешагнул кованую ограду и исчез, словно погрузился за водосточный желоб, держа немаленькую узорчатую воронку под мышкой.

Догнал его Колька уже на ступенях пожарной лестницы, которой и впрямь не хватало до земли, вернее, до открытого кузова бронетранспортёра, два этажа, не меньше.

Тут старший лейтенант, взяв воронку на плечо — прямо, гипсовый метатель ядра из ПКиО — швырнул жестянку вниз, прицельно: на бронированную кабину с узкими глазницами смотровых щелей.

Ржавая жестянка, хоть и взорвалась всего-то облачком рыжего праха, но грохот произвела достаточный, а внутри кабины, должно быть, и вовсе апокалипсический.

«Tod ist gekommen! — Смерть пришл…!» — поперхнулся водитель броневика, безошибочно определив гулкий удар жестяной воронки по броне, как прямое попадание пусть не авиабомбы, то хотя бы гранаты. И, раскрошив в кулаке галету, вывалился в низкую дверцу, вроде как уже мёртвым.

Но всё-таки он воскрес метрах в пяти от «крокодила», за дощатым ящиком: «Для отходов», никак не понимая, почему не в нём. Смерть, выходит, только постучала по броне костлявыми пальцами, но, никого не застав, прошла мимо.

А ещё через неполную минуту, строптиво дёрнувшись разок-другой, будто привыкая к новой руке, куда-то заковылял и его «шверер», едва не разворотив приплюснутым рылом убежище прежнего хозяина…

Экстерьер у ротонды

В любом случае одно было понятно, — как разменная монета, как предмет causa formalis[12]условий сдачи, Стефан не котировался ни у тех, ни у других. Вот и разбери теперь, кто тебя скорее пришлёпнет — свои в горячке боя или чужие, чтоб своим не достался…

Объективно, нужнее он был русским. Таких, как он, адъютантов в звании СС-унтера, в зондерштабе «Р» — плюнь, не промахнёшься, а вот в разведштабе русского флота, поди и за диковинку сойдёт.

Эта мысль показалась унтеру успокоительной. «Действительно, откуда им знать, кто и зачем оказался в кабинете гауптштурмфюрера Бреннера? Может, другой гауптштурмфюрер, не хуже? Коньячку зашёл угоститься…» Проникнувшись этой мыслью, Стефан, хоть и робко озираясь, но расположился в закутке декоративной руины поудобнее и даже повальяжнее. Принялся вновь с механическим упорством идиота протирать пенсне, хоть и выяснилось уже, что паутинка в левом глазу — паутинка трещин, и от его упорства только гуще становится…

Впрочем, перестрелка, ставшая за последние минуты почти привычной — скупой со стороны русских и педантически мерной со стороны немцев, словно отсчитывали, сколько пуль отпустить, чтобы 1 к 10 и ни патроном больше, — эта перестрелка вдруг вспыхнула с новой и беспорядочной силой. Так что Толлер поспешил зажать дужку пенсне на переносице. Снова где-то взревел (и рёв раздавался всё ближе и ближе) «шверер» полевой жандармерии.

Экстерьер в саду — но на той стороне

С вопросом: «Wer ist da?… Кто там?…» — так и застрявшим в горле, штабс-гефрайтер Фогель доехал на плоской пятнистой морде броневика почти до середины поляны, открытого пространства, отделяющего партизан, засевших в декоративных руинах, от зарослей акации, где вместе с «фельдполицай» засели его подчинённые. И где он обратился к железной крокодильей морде с предыдущим вопросом, тогда ещё вслух и с гневным недоумением:

— А что вы здесь делаете?! Вам же приказано…

«Шверер», ворвавшийся вдруг на полном ходу в колючие заросли, никак не отреагировал на запретно раскинутые руки штабс-гефрайтера. И даже напротив, будто нарочно клацнул в его сторону стальными клыками крепежей буксирного троса — и со сбитым дыханием эсэсовец оказался на открытых жалюзи радиатора. Жар отчаянно ревущего за ними движка обдал лицо. Так и не сообразив до конца, что это — угон, предательство или боевое рвение в азарте атаки, — оберлейтенант доехал почти до ротонды, венчающей руины.

Но тут, также, видимо, до конца не разобравшись, Боцман облаял его из «Дегтярёва». Руки штабс-гефрайтера соскользнули с брони, размазывая алые полосы.

Экстерьер в саду

— А зря… — ухватил боцмана за плечо Войткевич и упреждающе поднял ладонь. — Отставить гранаты! Что-то мне шепчет подсознание, что… — продолжил он вполголоса. — Что и этого пассажира можно было прихватить с собой.

На вопросительный взгляд боцмана, брошенный через плечо, Яша подмигнул:

— Если это — не наши, то я ваша навеки…

— Рятуй боже… — поскрёб кустистую бровь мизинцем Боцман.

— Приготовиться седлать этого Буцефала! — скомандовал Войткевич, оборачиваясь назад, к валунам декоративных руин.

— Кого? — высунул золотые кудряшки под бескозыркой «херувим», всё ещё прижимая к груди две гранаты.

— Как цыган краденую лошадь… — пояснил ему Каверзев.

— «Языка» забросить в первую очередь! — напомнил лейтенант, всё-таки пригнувшись — бережёного, как говорится — когда бронетранспортёр стал разворачиваться, отгораживая ротонду от эсэсовцев пятнистым бортом со свастикой.

— Слышь, хер германский! — нехорошо улыбнулся старший сержант Каверзев, обернувшись к Толлеру. — Карета, кажись, подана…

«Herr?… — вздрогнул Стефан. — …Germania. Наверное, думают, что важную птицу поймали…» — не без минутного тщеславия подумал он.

Но тут же был разочарован небрежным пинком, которым угостил его в костлявую задницу здоровенный улыбчивый партизан. Тот же самый партизан, что волок его сюда по подземному ходу.

— Что расселся, говорят тебе! — подпихнул он Толлера к ступеням и чуть ли не за шиворот поволок к выходу из беседки. — Шнель! Дранг нах хаус!

Это было понятно.

«Что взять? Варвары-с… Никакого представления о воинском этикете. Им что пленный генерал, что простой денщик…» — поморщился Толлер, как-то незаметно для себя, вознесшийся с адъютантской грязи в генеральские князи…