Разговор с разведчиком, ефрейтором Раневым, не дал много.

Их небольшую группу из штата второго отряда, всего в пять человек под командованием знакомого Новика старшины Оразова, придали экипажу «Морского охотника». На случай, если группе Новика потребуется помощь: отбиться от преследования, помочь при погрузке раненых или ещё чего. Но помощь впору было звать самим. Простояв в заданных координатах всего несколько минут, МО вдруг взлетел на воздух без всяких боевых прелюдий и вообще без всякой видимой причины.

— Подводная лодка… — сразу насторожился Войткевич.

— Подводная лодка, — подтвердил Сергей.

Единственный он вынырнул на поверхность или нет — Ранев не знал. Соображать было некогда, да и нечем. Едва только вырвавшись на воздух из тошнотворно крутящегося золотого мрака (такая в глазах осталась картина после бесконечного пребывания в подводной воронке), он рефлекторно схватился за пробковый минный буй.

— Бог послал… — поднял было зрачки к небу ефрейтор, но тут же поморщился и даже закряхтел: лоб под повязкой всё ещё был налит болью, как свинцом.

— А это? — сочувственно кивнул на повязку Новик. — Кто послал?

— А… — осторожно махнул рукой Сергей. — Черти на скалу вынесли, не рассмотрел впотьмах…

Но кое-что он всё-таки рассмотрел в ночном мраке, прежде чем, так или иначе, оказался в черте прибоя. Луч прожектора весьма рассмотрел, луч, который ударил с рубки подводной лодки, подошедшей на место потопления МО-137 через пару минут после того, как угомонился последний всплеск на месте водоворота. Сергей видел его всего в полусотне метров от себя, и пришлось даже поднырнуть под минный буй, когда вода вокруг вспыхнула, как зелёное бутылочное стекло на просвет.

— А куда пошла? — поскрёб домостроевскую бороду Войткевич. — Не видел?

— В сторону большой горы…

— Аю-Дага! — почти обрадовался Яков и, не поясняя причин своей непонятной радости, поднялся, почти подскочил, с лазаретного лежака. — Пошли, лейтенант…

— Погодите… — приподнялся на локте Сергей, словно пытаясь удержать Новика, и с неловким сомнением покосился в сторону Войткевича. — Мне вам надо кое-что сказать, товарищ старший лейтенант.

Хмыкнув, Войткевич вышел.

Через минуту вышел и Новик

«Вашу подругу, девушку из Туапсе… Вы извините, но все же знают, куда вы из Ашкоя в самоволки бегали… Её арестовали. СМЕРШ. Не знаю, за что…»

И сразу же закурил, как показалось Якову, дрожащими руками — с третьей спички и рассыпав коробок в траву, мокрую от весеннего вечернего тумана.

Яков Осипович даже не стал окликать, когда Новик, явно наобум, не видя и не глядя куда, зашагал в лес.

О пользе классического образования

Когда и как он очутился в хозяйственной санчасти и собственной, после смерти врача, землянке Казанцевой, Новик так и не понял. Прошёл, не заметив Войткевича, смакующего немецкую сигаретку, «заныканную для понта», и сел на лавку. Но тут же подскочил, будто сейчас только увидев Марию Васильевну.

— Здравствуйте, хотя виделись… Простите… Я ввалился, как к себе… — с трудом разобрался он в скороговорке вежливости.

— Что за церемонии, Саша… — мягко укорила его Мария Васильевна, поправляя чайник на тесном верху «буржуйки», где уже исходили паром котелок со стираными бинтами и кружка с грибковым древесным йодом… — Садитесь чай пить. Вот, Яша раздобыл где-то…

— Ну, всё равно будуар, как ни крути, — по инерции добавил Новик, сам дивясь, что на какие-то условности этикета ещё хватает соображения. — А я…

— Как слон в будуаре, — подал голос Войткевич. — Простите его, Мария Васильевна, а то он тут пыль подымет, расшаркиваясь.

Впрочем, в присутствии Казанцевой по-другому и быть не могло, будь ты хоть ранен в голову. Несмотря на убогость и поношенность её тщательно заштопанного платья, с которого только май месяц, вместе с каким-то вязано-тряпичным хламом, сумел снять тяжёлое, щемящее впечатление французского позора 1812 года. Несмотря на понятную одичалость голодного зимовья и, протокольно говоря «упадок воинской дисциплины», в голову не приходило самому последнему быдлу из числа актива материться, сморкаться под ноги, скрести пузо на первом майском солнышке.

А уж Войткевич называл Марию Васильевну не иначе как «наш свет». В том смысле, что, раздобыв через своих штрафников путём одному ему доступного волхования жменю настоящего чая, не травяного, он говорил лейтенанту Новику:

— Идем в свет, — имея в виду землянку Казанцевой возле блиндажа санчасти.

И на капризно оттопыренную губку радистки Аси улыбался просто непристойно:

— А ты иди в люди…

Впрочем, всегда добавлял:

— Я подтянусь.

Сейчас, когда Яков именно таким образом «подтянулся», сославшись на необходимость проверить посты, Новик проводил его хмурым взглядом. И ещё долго смотрел на колышущиеся складки войлочного полога, служившего дверьми в землянку Казанцевой.

— Мне кажется, вас что-то беспокоит, Саша? — спустя немалую минуту спросила его Мария Васильевна, с которой они остались одни.

— А? — дёрнулся, очнувшись, Новик и, отрицательно покачав головой, снова принялся передвигать пальцем спички, рассыпанные на просушку подле керосиновой лампы.

— Мне показалось, что между вами и Яшей… — она на секунду задумалась, убирая с толстопузой «буржуйки» алюминиевый мятый чайник с кипятком. — Как будто пробежала кошка… Я не права?

— Нет, — снова покачал головой лейтенант. — Она никуда не убегала. Только сильно поправилась после…

Он замолчал.

— После операции? — продолжила за него Мария Васильевна, будто бы механически, больше занятая укрощением чайника со строптиво скачущей крышкой, приладить которую не было никакой возможности. Найденный близ дороги чайник, похоже, побывал под танком.

Саша вновь отмолчался, и поэтому она поспешила добавить:

— Я, конечно, не имею права спрашивать…

Сердито фыркая, чайник выделил в кружку Новика порцию кипятка, уже не сильно повлиявшего на цвет чая, заваренного по третьему кругу.

— Да нет… — Саша собрал спички пальцем. — Спрашивать вы, конечно, имеете право, — он поморщился. — А вот имею ли я право вам сказать?

Он посмотрел на Марию пытливо, но молча.

— Я тоже не знаю… — пожала та плечами, садясь напротив. — В любом случае, Саша… — замолчала и она.

Чего они оба ждали в эту долгую паузу, когда стал слышен даже треск короедов в бревенчатых стенах и шипение копотного дымка в колбе лампы?

— В любом случае вы можете мне доверять… — запоздало закончила фразу Мария Васильевна.

Саша почувствовал облегчение, будто кто-то вынул у него из-за пазухи огромный ледяной булыжник, что и ходить мешал, и руки занимал, да и холодно от него было — вся душа выстыла.