Иногда выстрел из дробовика или взрыв динамита превращал номинально белого Поросенка Порки в менестреля цвета пороха. Полученный таким образом почетный статус ниггера позволял ему исполнять на фоне финальных титров веселые песенки вроде «Campdown Races». Подборку завершил мультфильм о моряке Попае и Багсе Банни, которые выигрывают Вторую мировую войну у кривозубых, очкастых, тарахтящих на птичьем языке японцев, разодетых как гейши и вооруженных огромными колотушками. Наконец, после того, как Супермен, вознагражденный медалью и восхищением публики, окончательно сокрушает японский флот, в зале зажегся свет. После двухчасового смеха в темноте над неприкрытым расизмом нахлынул стыд. Все видят твое лицо, и кажется, будто мама застукала тебя за мастурбацией.

За три ряда передо мной три друга — черный, белый и азиат — отправились к выходу, взяв со спинок кресел куртки. Они пытаются избавиться от ненависти. Черный парень, смущенный тем, что его высмеивали в фильме «Черномазка и Земь Гномов», все еще прикрывая лицо кепкой Супермена, шутливо накидывается на товарища-азиата: «Хватай Патрика! Он — враг!» Патрик загораживает лицо руками и протестующе восклицает: «Я не враг! Я китаец!» Но в ушах у него еще звенят слова Багса Банни: «Япошка — косоглазая мартышка». Их невозмутимый белый товарищ, вышедший из схватки невредимым, смеется и сует сигарету в зубы: «Кто смел, тот и съел». С ума сойти, как быстро «Пострелята» и мультфильмы Technicolor почти столетней давности всколыхнули волну расовой неприязни и стыда. Нельзя представить себе чего-то более расистского, чем предложенное «развлечение», именно поэтому я был уверен, что слухи о Фое, якобы завладевшем несколькими сериями «Пострелят», совершенно точно ложные. Что может быть более расистским, чем только что увиденное?

Я обнаружил Хомини в вестибюле кинотеатра: он раздавал автографы, по большей части на том, что никак не было связано с «Пострелятами». Ему протягивали афиши старых фильмов, «Сказки Дядюшки Римуса», фотографии с Джеки Робинсоном[201] — все равно что, главное, старше 1960 года. Иногда я забываю, какой Хомини смешной. Раньше мы всегда были начеку и ждали от белых подвоха. В нашем арсенале всегда имелись импровизированный сарказм или непритязательная банальность, чтобы обезоружить и смутить белого провокатора. Возможно, наше чувство юмора напоминало ему, что под личиной черномазого скрывается нечто человеческое, и это позволяло нам избегать побоев и получать часть положенного нам жалованья. Блин, да один день жизни черного в сороковых я бы приравнял к тремстам годам репетиций в театрах The Second City[202] или The Groundlings[203]. Достаточно пятнадцать минут посмотреть в субботу телик, чтобы понять: на свете осталось не так уж много черных комиков, а неприкрытый расизм уже не тот, что прежде.

Девушки из «Ню Йота Гамма» попросили сфотографироваться вместе с Хомини.

— Как непсы[204] к занавесочкам, — сказал Хомини, приняв серьезный вид, а потом снова улыбнулся.

Шутку поняла лишь одна девушка, действительно темнокожая, и еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Я подошел к ней. Она упредила все вопросы, которые я не успел задать.

— Я учусь на подготовительных курсах в медицинский. Почему? Потому что у этих белых сучек все на мази, вот почему. И теперь и у нас есть своя сеть, и это ни хуя не шутки. Если не можешь их победить, значит, нужно к ним присоединиться. Мама правильно говорит: кругом сплошной расизм.

— Он не может быть кругом, — возразил я.

Будущая доктор Топси задумалась, наматывая на палец выбившуюся кудряшку.

— А знаете единственное место, где нет расизма? — Девушка оглянулась, не слышат ли ее «сестры», и сказала шепотом: — Помните фото, где семья черного президента идет, взявшись за руки, по лужайке возле Белого Дома? Только в тот сраный момент съемки только в том месте никакого расизма не существовало.

Зато в фойе театра расизма было хоть отбавляй. Сутулый белый братишка, повернув козырек бейсболки на правое ухо, приобнял Хомини, чмокнул в щеку и принялся на пару с Хомини паясничать. Настоящие братец Тамбо и братец Боунс[205].

— Знаешь, все эти рэперы, — а ведь они считают себя «последними из настоящих ниггеров», — даже мизинца твоего не стоят, потому что ты, дружище, не только последний из «пострелят», ты последний настоящий ниггер. Я имею в виду ниггерррр.

— Благодарю тебя, белый человек.

— А знаешь, почему на земле не осталось настоящих ниггеров?

— Нет, сэр, не знаю.

— Потому что белые и есть новые ниггеры. Просто мы слишком самонадеянны, чтобы понять это.

— Новые ниггеры, говоришь?

— Да, все мы — ниггеры до гробовой доски. Мы ровня, лишенные гражданских прав, готовые сопротивляться этой гребаной системе.

— Только вам скосят срок вполовину.

Топси ждала нас на парковке кинотеатра, в том же костюме и с блэкфейсом, но в дизайнерских солнечных очках, и с азартом копалась в своем рюкзаке. Я попытался впихнуть Хомини в машину, пока он ее не заметил, но девица нас перехватила.

— Мистер Дженкинс, я хочу кое-что вам показать. — Топси вытащила из сумки толстенную папку на трех кольцах и раскрыла ее, положив на капот. — Я сделала копии регистрационных журналов по всем выпускам «Нашей банды» и «Пострелят», снятым на студии Хэла Роуча, а потом на MGM.

— Обалдеть!

Я выхватил из-под носа Хомини журнал и просмотрел столбцы записей. Там было все: названия, даты съемок, актерский состав, киногруппа, сводный бюджет, прибыль и убытки по всем 227 эпизодам. Минуточку, 227?

— Разве их было не 221?

Топси улыбнулась и открыла предпоследнюю страницу. Записи по шести фильмам, отснятым в конце 1944 года, были полностью замараны. Это означало, что два часа детских бесшабашных шуток и приключений, которые я не видел, действительно где-то существуют. Мне казалось, я вижу перед собой сверхсекретный доклад ФБР об убийстве Кеннеди. Я рывком раскрыл папку и попытался просмотреть страницу на свет, надеясь попасть в то время и понять черные замыслы редакторов.

— Как вы думаете, кто это сделал? — спросил я девушку.

Топси вытащила из рюкзака еще один отксеренный листок. Список всех лиц, затребовавших документацию начиная с 1963 года и по сегодняшний день. Всего четыре имени: Мэйсон Риз[206], Леонард Малтин[207], Фой Чешир и Баттерфляй Дэвис, то есть, как я понимаю, наша Топси. Когда я оторвал глаза от журнала, Хомини и Баттерфляй уже сидели в кабине. Одной рукой он обнимал девушку, а другой давил на клаксон.