Раковский высказал убеждение, что после образования СССР принцип равноправия республик не соблюдается в полной мере, что десятки постановлений обрушились своей тяжестью на республики, что российские органы стали выступать от имени всех республик, хотя и не получили на это полномочий. Аппаратные бюрократические действия ущемляли интересы республик. «Нет такого шага, который можно было бы сделать национальной республике и о котором можно было бы заранее сказать, что его можно сделать. Уездный исполком больше знает свои права, чем национальные республики».

Оратор делал вывод, что союзное строительство пошло по неправильному пути, ссылаясь на мнение Ленина и напомнив о том, что сам он предупреждал об этом в своей докладной записке в ЦК в сентябре минувшего года. Он внес предложение о значительном сокращении прав и полномочий общесоюзных наркоматов с тем, чтобы соответствующие полномочия были переданы союзным республикам.[427]

Содержательное, насыщенное мыслью выступление Раковский оказался не в состоянии уложить в отведенный регламент. Он просил дополнительные пятнадцать минут, но получил десять.[428]

Высказанные идеи нашли подтверждение в выступлениях ряда делегатов.

Складывается впечатление, что в ходе съезда Раковский действовал в соответствии с заранее разработанной схемой: он выступал после ряда украинских делегатов, выходил на трибуну в качестве «тяжелой артиллерии». Скорее всего, именно в таком контексте надо оценить речь председателя Госплана Украины, бывшего боротьбиста (украинского левого эсера) Г. Ф. Гринько, сказанной им в прениях по докладу Сталина. Гринько высказал важную мысль: «Ни для кого не секрет, что не только в нашем советском аппарате, о котором мы достаточно много плохого говорили в последнее время, но и внутри нашей партии есть глубочайшая централизаторская инерция», относя этот упрек именно к решению национальной проблемы.[429]

В свою очередь член ЦК компартии Грузии К. М. Цинцадзе, выступавший вслед за председателем Совнаркома Украины, говорил: «Система была такова, как т. Раковский говорил, которая способствовала тому, что в эту систему управления подбирались люди, одержимые великодержавностью».[430]

Но большинство из тех, кто упоминал о его речи, проявляли себя то ли уже сложившимися сталинистами в национальном вопросе, то ли находились на пути к этому, причем подчас логическая аргументация подменялась гаерством, как это было, например, в выступлении А. С. Енукидзе – ближайшего в то время сталинского дружка. Он начал выступление так: «Товарищи, я сначала два слова скажу о т. Раковском. Он своим выступлением несколько удовлетворил мое национальное чувство. Вчера, товарищи, видя горячность выступавших здесь товарищей грузин, шутили, что нужно обыскивать их перед выступлением, как бы не произошло столкновения, но т. Раковский затмил своей горячностью всех кавказцев, вместе взятых».[431] Впрочем, полемизируя далее с Раковским со сталинистских позиций, Енукидзе не мог не признать наличия бюрократизма и других пороков, названных им.[432]

Недавний соратник Раковского по работе в Харькове, а теперь заместитель заведующего Агитпропом ЦК РКП(б) Я. А. Яковлев, по существу дела, извратил смысл выступления Раковского и, сведя его исключительно к проблеме слияния или отделения наркоматов, голословно провозглашал неправоту Раковского (такие провозглашения неправоты оппонента стали привычными на много лет и сохранились в своих пережитках вплоть до XIX конференции КПСС в известном девизе «Борис, ты не прав!»). Но и Яковлев заявил, что в самостоятельных комиссариатах сохраняется дух великодержавного шовинизма, чем фактически подтвердил обоснованность критики.[433]

Р. А. Ахундов, защищая Закавказскую Федерацию, являвшуюся искусственным объединением трех республик (Грузии, Азербайджана и Армении), дошел даже до обвинения Раковского в намерении распустить СССР.[434]

Несколько уравновешеннее было выступление Г. Е. Зиновьева, который лишь предположительно высказался о преувеличенности оценок Раковского, но счел эту критику реакцией на нажим «великодержавников».[435]

На заседании национальной секции съезда 25 апреля Х. Г. Раковский развил свои мысли, высказанные на пленарном заседании.

Стенограмма заседания этой секции, до начала 90-х годов закрытая для исследователей в Центральном партийном архиве (ныне Российский государственный архив социально-политической истории), в настоящее время доступна и опубликована. Как видно из нее, Раковский сосредоточил внимание на «административном увлечении» и торопливости в «союзном советском строительстве», нажиме и давлении центральных советских органов на республики, фактическом упразднении их инициативы, превращении в объект эксплуатации. Он счел поспешной ту «колоссальную ломку», которая была произведена в декабре 1922 г. с образованием СССР. Мы видим, говорил оратор, что центральные синдикаты, тресты стремятся уничтожить развитие местных предприятий и кооперативов, что «идет борьба за сосредоточение богатств всех республик в руках центральных органов». Раковский настаивал на расширении прав местных органов за счет центральных. Без этого можно принимать сотни резолюций, но реально будет продолжаться прежняя великодержавная политика. Он сделал достоянием гласности (если считать гласностью заявление перед частью делегатов партсъезда, которое не публиковалось почти семьдесят лет!) неблаговидную попытку «автономизации», предпринятую еще в начале 1922 г. под видом ликвидации республиканских наркоматов иностранных дел. Однозначно отрицательно был оценен Раковским доклад Сталина на съезде.[436]

Обрушившись на Раковского во время заседания национальной секции, Сталин пренебрегал не только нормами этики (с ней давно уже покончили в большевистской среде), но и элементарной логикой, строя из себя тупицу, каковым в действительности отнюдь не являлся (в роль политического актера и режиссера будущий «великий вождь» полностью вошел уже в то время), допустил прямые оскорбительные выпады против Ленина, заявив, что тот «много забывал в последнее время»,[437] то есть прямо признал политическую недееспособность еще живого Ленина. Совершенно очевидно, что все это было Сталину необходимо, чтобы смазать впечатление от направленных против его позиции ленинских документов. Сталин саркастически обозвал Раковского «старым ленинистом», имея в виду нечто прямо противоположное – разногласия между обоими деятелями социал-демократического движения в дооктябрьский период.[438]