–  Я думаю всегда так же, как Элен. – Артур де Сорсо обворожительно улыбнулся, показав ослепительно-белые зубы. – И с этого момента начинаю думать так же, как вы.

Кажется, француз повел с ней легкий флирт. Кити улыбнулась: а почему, черт побери, и нет? Ведь она так соскучилась по мужскому вниманию.

На хорах оркестр грянул старомодный полонез. Именно этим танцевально-театральным представлением традиционно и испокон веков открываются все балы.

Кити от неожиданности даже вздрогнула. Это что, и правда бал? Не заурядная вечеринка-именины с сидением за столом и заздравными речами, а самый настоящий бал?

Бал... Даже само слово звучит завораживающе и загадочно. Оно похоже на легкое дуновение ветерка, уносящегося ввысь и сулящего исполнение надежд и желаний.

На балу всем правит Ее Величество Женщина. Веер в ее руках, словно волшебная палочка, исполняющая все ее пожелания: вот она скромная пастушка с застенчивым скромным взглядом, ждущим чуда, а через минуту она уже Клеопатра, и ее движению повинуются все мужчины. Захочет – и все они падут у ее ног, и будут ловить ее взгляды, карающие, безразличные или обещающие. А захочет – и все они ринутся в бой, толкая друг друга локтями, дабы исполнить ее самое прихотливое желание. Женщина на балу – королева и повелительница. Все остальные – лишь покорные рабы.

После полонеза, который станцевали несколько пар, последовал вальс. Некогда этот танец вызывал столько нареканий... Как же, полураздетая девушка отдавалась во власть рук мужчины и на виду у всех прижималась к его груди! С прошествием времени такое ханжеское отношение к вальсу исчезло, и теперь этот танец считался вполне скромным и даже целомудренным...

Боже мой, как долго она не танцевала!

Кити даже огляделась вокруг, не намерен ли ее кто-нибудь пригласить. «Скорее, – торопила она своего потенциального партнера, – скорее, а то вальс окончится».

Ей так хотелось попасть в тепло сильных мужских рук и видеть бездонную глубину чьих-нибудь глаз столь близко, насколько это вообще позволительно при танце женщины и мужчины, что в нетерпении она переступила с ноги на ногу, как застоявшийся скакун, жаждущий как можно скорее начать свой бег. Ведь когда происходит стремительное движение или кружение, как в вальсе, все невзгоды забываются. И кажутся никчемными и легко преодолимыми...

Словно угадав ее мысли, к ней подошел маркиз:

–  Позвольте вас пригласить...

Конечно, она позволит. Еще как позволит!

Екатерина Вронская с такой благодарностью посмотрела на де Сорсо, что, кажется, даже немного смутила его. А потом они танцевали... Мелькали мимо, кружась и словно пролетая по воздуху, танцующие пары, паркет из карельской березы в зале блестел, как зеркало, и в нем отражались порхающие по нему нарядные женщины и мужчины.

Ну что может быть лучше!

Француз вел Кити очень уверенно, и в нем чувствовалась настойчивость и сила. «С этим мужчиной, если он будет рядом, можно получить душевный покой и, что самое главное, чувствовать себя защищенной, – подумалось вдруг Кити, и она уже другими глазами взглянула на маркиза. Он тоже был увлечен танцем, но все же умудрялся о чем-то спрашивать ее, а Вронская, полностью отдавшись такту и музыке, умудрялась все же что-то отвечать... И как было жаль, что вальс так быстро закончился!

–  Почему вы так хорошо говорите по-русски? – спросила Кити, когда маркиз, галантно придерживая ее под локоток, повел к тому месту, с которого пригласил на танец.

–  О, это очень долгая история, – ответил Артур.

–  А вы куда-то торопитесь? – взглянула Кити в его глаза.

–  Нет, не тороплюсь, – улыбнулся маркиз. – Хотите выслушать мою историю? Что ж, извольте.

И Артур тут же сочинил душещипательный рассказ про отца и русскую княгиню-рюриковну, которую отец несказанно полюбил (а она – его) и сотворил ей ребеночка, которого княгиня, обливаясь слезами, оставила в Париже, вернувшись к своему мужу-князю в Россию, когда оттуда пришло известие, что ее венчанный муж тяжко заболел. Все дни и ночи она проводила у его постели, скрашивая его последние денечки и, верно, отдавая дань за прегрешения, сотворенные ею в Париже, и умерла на год раньше его. Плоду грешной любви, названному Артуром, ко дню отъезда матери из Парижа было уже десять лет, и он, конечно, хорошо разговаривал по-русски, за что следует сказать «спасибо» княгини-матери. Легкий французский акцент появился позже, когда с отъездом маман прекратилась практика разговаривания на русском языке. Отец, естественно, усыновил Артура, передав ему по наследству фамилию де Сорсо и титул маркиза, а мать он больше никогда не видел. Позже Артур был отдан отцом в пансион с дипломатическим уклоном, по окончании которого молодой де Сорсо поступил на службу в Министерство иностранных дел. В России он приехал уже во второй раз, а в первый он побывал в Санкт-Петербурге, где представлялся при дворе государя императора Николая Александровича. Там же он тайно посетил могилу матери, выполненную в виде поникшей к земле огромной мраморной розы, и тихо всплакнул.

–  А кто была ваша мать? – с интересом спросила Вронская, находясь под впечатлением рассказа маркиза (рассказчик Артур был очень хороший).

На что де Сорсо негромко ответил:

–  Ее фамилия слишком известна в России, чтобы называть ее вслух. К тому же ее брат и, получается, мой родной дядя в настоящее время занимает весьма высокий пост в вашем правительстве.

–  И все же, – настаивала Кити, – скажите. Откройтесь только мне. Обещаю, что я никому не скажу.

–  Никому? – строго посмотрел на нее маркиз.

–  Клянусь, никому, – заверила его Кити.

–  Хорошо, сударыня, – согласился «посланник» и, наклонившись к уху Вронской и щекоча его своим дыханием, произнес фамилию «матери» тихим шепотом.

–  Да что вы? – вскинула на него удивленные глаза Кити. – Не может быть!

В ответ на это де Сорсо утвердительно и немного печально покачал головой:

–  Помните, вы поклялись никому об этом не говорить.

Екатерина Васильевна согласно кивнула и приложила к губам указательный палец:

–  Никому!

Так они проговорили все время, пока играла мазурка. А потом мажордом Элен Яблочниковой позвал всех в столовую залу обедать.

За столом Артур и Кити сидели рядом. Как-то так случилось, что гостевые карточки маркиза де Сорсо и Кити Вронской легли по соседству. Так, очевидно, было угодно Провидению – ну, и еще самому маркизу Артуру. Он весьма охотно ухаживал за Кити, подливая ей вина и подкладывая яств, и говорил без умолку, а Вронская охотно ему отвечала. Словом, Кити ничуть не пожалела, что приняла приглашение Элен Яблочниковой прийти на ее именины, и ощущение праздника не испортил даже назойливый филер, прицепившийся за Кити тотчас, как только она вышла из столь гостеприимного особняка Элен. Маркиз провожал ее и на прощание махнул ей рукой. Набиваться в провожатые до дома Вронской он не стал, что слегка ее озадачило. Нет, приглашать его к себе в первый же день знакомства она бы не стала, но все же, все же...