Григорий Васильевич решил, что полковнику Заварзину он пока ничего не скажет. Зачем? Потом, если сочтет нужным, поставит перед фактом: да, виделся, да, разговаривал. А потом он поймает эту Вронскую с поличным и отправит туда, куда Макар телят не гонял. И вернет державе секретные документы.

В голове крохотные инструменты заиграли бравурный марш.

* * *

Со времени суда, когда начальник московского сыска граф Аристов последний раз видел Родионова, Савелий Николаевич нисколько не изменился. Разве что немного похудел да загорел под океанским солнцем. И вообще выглядел значительно отдохнувшим.

Григорий Васильевич вспомнил их разговор сразу после суда. Так вот зачем Родионов просил отправить его на Александровскую каторгу! Чтобы идти морем, где его могли бы отбить старые дружки.

И отбили ведь, стервеца!

Аристов усмехнулся: и инкриминировать ему теперь, в общем-то, ничего нельзя. Побег? Так он просто старался избежать наказания, которого, как теперь всем понятно, совершенно не заслуживал...

Они сухо поздоровались.

Право, ну что может быть общего между блюстителем благочиния и правопорядка и злостным нарушителем этого самого порядка? Но это на первый взгляд как будто бы ничего, а если вдуматься и копнуть поглубже, то общего можно было отыскать немало. И тот и другой в достаточной мере уважали друг друга; игру между собой старались вести правдивую и по правилам и выполняли свою «работу» честно и добросовестно: один воровал и скрывался, другой пытался отыскать злоумышленника и вернуть похищенное. То бишь каждый был на своем месте, и место это занимал профессионал.

–  Так что вы хотели мне сказать, господин Родионов? – спросил Аристов после того, как они поздоровались.

–  Я хочу вернуть вам секретные документы, которые якобы украл из сейфа Императорского Промышленного банка, – произнес Савелий Николаевич.

–  Но ведь вы их не крали?

–  Не крал.

–  Как же вы собираетесь их вернуть?

–  Вот для этого я и просил вас встретиться со мной, – ответил Родионов.

–  Что ж, слушаю вас, – сказал Григорий Васильевич, и Родионов поведал ему свой план, пару раз прерываемый вопросами Аристова.

Когда Савелий Николаевич закончил, начальник московского сыска пристально посмотрел в глаза Родионову и сказал:

–  Да-а... Не хотел бы я оказаться в числе ваших врагов.

–  И где ты их прячешь?

Вопрос был задан им как бы между прочим, но де Сорсо, ожидая ответа, весь обратился в слух и во внимание.

Элен Яблочникова сыграла свою роль замечательно. Она и впрямь была родственницей Артура, ежели прежние интимные связи можно называть родственными. Когда-то между ними были известные чувства, но Артур был вынужден уехать из Москвы, так как в Белокаменной для него становилось тесновато.

Пару раз он писал Элен и в письмах сообщал, что скучает, но обстоятельства принуждают его оставаться покуда вдали от России. Он ничего не обещал Элен, но она в ответных письмах писала, что ждет его и будет рада вновь видеть его у себя. Ему было известно, что кавалеры вились вокруг нее клубком, но она всякий раз отклоняла предложения руки и сердца: лишнее доказательство того, что она действительно его ждет. Поэтому он легко согласился на предложение Савелия поехать с ним в Москву, чтобы, в том числе, повидаться с Элен, своей давней и, как оказалось, непреходящей привязанностью. Маркиз и впрямь чувствовал Элен родной, их многое связывало. Правда, он не мог обойтись без очередной авантюры, и по прибытии в Москву представился французским посланником, выполняющим специальную правительственную миссию, о которой он «не имеет права распространяться». Это было чревато тем, что его самозванство скоро вскроется и ему опять придется улепетывать из древней столицы, как это уже с ним бывало. А это означало новую разлуку...

Так или иначе, но Элен свою миссию выполнила: свела его с Кити Вронской. Теперь только от него зависело, как он сыграет роль ее поклонника и спасителя...

–  На кладбище, – просто ответила Кити.

–  Где, где? – переспросил Артур.

–  На кладбище, – повторила Вронская и сняла руки с его плеч. – А ты что, боишься покойников?

–  Нет, – ответил маркиз, – не боюсь.

–  Только когда мы пойдем, надо будет сбить филеров с нашего следа, – заметила Кити. – Ты умеешь это делать?

–  Попробуем, – неопределенно ответил де Сорсо. Конечно, он умел сбивать ищеек со своего следа, иначе его давно бы повесили в Германии или отрубили голову во Франции.

–  Тогда пошли, – сказала Кити.

–  Куда? – не понял Артур.

–  На кладбище.

–  Какое?

–  Позже узнаешь, – неопределенно ответила Вронская и вдруг заторопилась: – Ну, что же ты медлишь?

–  Что, прямо сейчас? – удивился де Сорсо.

–  Но ты же хотел взглянуть на документы...

–  Да, но...

–  Тогда собирайся!

* * *

Кладбищ в Москве много. Старо-Марковское, Новодевичье, Сетуньское, Донское, Богородицкое, Головинское... Перечислять можно долго. На одних еще хоронят, а другие для усопших давно закрыты, так как находятся в черте города. Хотя, если знаючи да умеючи сунуть нужному человечку приличную денежку, то можно найти вечное успокоение и на тех кладбищах, на которых еще распоряжением Екатерины Великой захоронения были полностью прекращены. Потому как денежка есть ключик ко многим потайным дверцам.

В том числе и загробным.

Всего кладбищ в Москве шесть десятков, ежели не более. На каком из них спрятаны секретные документы?

Артур так прямо и спросил, глядя в глаза Вронской: на какое, мол, кладбище поедем?

Кити сразу ответить не решилась. Очевидно, раздумывала, открываться ей маркизу или еще погодить. Но Артур смотрел на нее таким чистым и ясным взором, что она решилась все же сказать. И отвечала:

–  На Донском.

«Все равно, – подумала она, – даже зная место, документы без меня не найти. Да и место-то слишком обширное для поисков: площадь всего Донского монастыря. А документы лежат на Старом кладбище под одним надгробием, которое представляет собой...» Впрочем, если бы Артур спросил: «А где именно лежат документы?» – она бы ему не ответила. Как не ответила бы никому.

И все же Кити следовало быть поосмотрительнее: не нужно было называть Артуру кладбище, на котором спрятаны документы. Потому как прямо на выходе из особняка Вронской к маркизу пристал оборванный нищий, умоляя подать «хотя бы гривенничек, потому два дни как и маковой росинки во рту не было». Пропустив Екатерину Васильевну вперед, де Сорсо немного отстал, выискивая в своем портмоне гривенник, и, передавая его нищему, шепнул: