– Рэйчел? – мягко окликает он.

У меня пересыхает во рту. Я глубоко дышу.

– Она умерла у реки.

– Она была на берегу? У воды?

Я прочищаю горло.

– Похоже, она развешивала лосося… – Я заставляю себя посмотреть ему в глаза. – Ее нашли только через две недели.

– Две недели? Откуда ты знаешь? Поисково-спасательный отряд?

– Первые, кто обнаружил ее… Они рассказали, только в конфиденциальном порядке.

Его взгляд пригвождает меня к месту. Я вижу биение пульса в его сонной артерии, прямо под татуировкой. Рыба кажется живой, как будто у нее тоже появилось бьющееся сердце.

– Продолжай, – говорит он.

– Там побывали дикие звери. Медведь. Возможно, его привлек запах рыбы.

Он делает медленный, глубокий вдох, словно готов превратиться в опасного зверя. Воздух в сарае дрожит от его тихой ярости.

– Целых две недели, и никто не навестил ее? Никто не проверил, как она там? Никто не вспомнил о ней? Они позволили медведю сожрать ее?

Я молчу.

Он вскакивает на ноги, запускает пальцы в волосы и начинает расхаживать. Бугры бронзовых мышц переливаются на его спине и груди. Он внезапно становится похож на зверя в клетке, слишком тесной для него. Я с трудом сглатываю слюну. Не могу представить, как он сидел в крошечной камере все эти годы.

Он останавливается перед окном с видом на озеро и стоит спиной ко мне. Сломленный, но не склонившийся. Сострадание к нему почти невыносимо для меня.

Я встаю, подхожу сзади и прикасаюсь к его плечу. Его теплая, упругая кожа подрагивает под моими пальцами.

– Я сделал это с ней, – говорит он. Его голос звучит странно – хрипло и отрешенно. – В ту ночь я стал отверженным, а ее отвергли из-за меня.

– Нет, – шепчу я. – Если ты говоришь правду, кто-то другой сделал это с тобой и с ней тоже.

Он поворачивается ко мне. Его глаза сверкают.

– Если… Всегда это если!

– Поэтому нам нужны доказательства. Чтобы ни у кого не оставалось и тени сомнений.

– Но ты до сих пор говоришь «если», Рэйчел.

– А что еще я могу сказать?

Его лицо мрачнеет от сдержанного гнева.

– Ни один человек на этой проклятой земле не верил в меня, кроме нее, моей матери. Ты это знаешь? Даже ты не верила. Ты не верила, когда это действительно имело значение.

Его слова ощущаются как удар в живот, такой мощный, что я отступаю и задыхаюсь.

– Мне было восемнадцать лет. Это было… Я… – Но объяснения бесполезны. Мы это уже проходили, и подозреваю, это еще не раз повторится, потому что даже в собственном сердце я не смогла примириться со своей ролью в его осуждении.

Он тяжело дышит. Жилка пульсирует у него на виске под шовными пластырями, которые я наложила раньше. От этого резаная рана кажется воспаленной.

– Извини, – наконец говорит он. – Господи, мне жаль. Я… – Он отходит в сторону, потом разворачивается и указывает в сторону моего дома. – Но именно поэтому мне нужно все исправить, прежде чем Куинн узнает, кто я такой. Я не могу допустить, чтобы то же самое случилось с моей дочерью, чтобы она стала отверженной, как я. Как моя мать. Ты понимаешь? Она будет вынуждена носить мою историю, как позорное клеймо, от которого ей будет трудно избавиться до конца жизни. Вот что происходит, когда вы сажаете невинного человека на скамью подсудимых, Рэйчел. Вы судите его. Вы заставляете его носить клеймо. Вы заставляете его считать, что он каким-то образом является неполноценным, а потому сделал неправильный выбор в своей жизни. Вот что пыталась исправить София. Вот почему они с Питером помогали…

Я прикасаюсь к его руке. Его кожа горячая и влажная. Электрическая связь между нами мгновенно останавливает его. Он смотрит на мою бледную руку, лежащую на его смуглой коже. Потом медленно поднимает голову и смотрит на меня. Жар устремляется мне в пах, соски мгновенно твердеют. У меня перехватывает дыхание.

Он хватает меня и жестко привлекает к себе. Его рука бесцеремонно скользит по моей шее, пальцы врезаются в мои густые волосы и оттягивают их назад. Он запрокидывает мне голову и прижимается губами к моим губам. Я таю в его объятиях, становлюсь влажной и бескостной, когда открываю рот. Его язык сплетается с моим, и я чувствую, как его другая рука скользит по моей талии, залезает под бедро и обхватывает ягодицы. Одним рывком он прижимает мой таз к своему бедру. Его напряженный член жарко прижимается к моему животу.

Мой разум пропадает, пожираемый невидимым огнем. Я отчаянно вожусь с пуговицей его джинсов, пока он целует меня. Раскрываю ширинку, и его твердый член ложится мне в руку. Тихий стон удовольствия вырывается из моего горла, пока я массирую его.

Джеб оттесняет меня ближе к дровяной печи и стонет в ответ на мою ласку. Он опускает меня на тряпичный коврик перед огнем. Прерывает наш поцелуй и заглядывает мне в глаза.

– Контрацепция, – хрипло шепчет он.

– Шкафчик в ванной, – хрипло шепчу я в ответ. – Закрой занавески.

Он оставляет меня лежать на коврике, когда уходит в ванную, где Трэй оставил презервативы. Когда в доме появилась Куинн, наши физические отношения пошли вкривь и вкось. Мы пытались проводить романтические свидания в лодочном сарае, но это не помогло. Я слышу, как Джеб возится в ванной. У меня еще есть время передумать, но я не могу: я жаждала этого еще с тех пор, когда была подростком.

Тогда он тоже хотел меня. Теперь я знаю это. Но он отказался, потому что я была пьяна и слишком молода, а еще потому, что он сильнее хотел получить от меня обещание быть с ним до конца жизни. Он хотел, чтобы наш первый раз был особенным, с подобающими церемониями. Он был более рыцарственным и благородным, чем любые местные парни, но поэтому его и оклеветали.

Он выходит из ванной. Обнаженный, с блестящим презервативом на эрегированном члене. У него мускулистые бедра. Я тщетно пытаюсь сглотнуть, пока он задергивает занавески на окнах, обращенных к дому. Без одежды он почему-то кажется еще более могучим. Самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.

Он опускается на колени передо мной. Годы нашей разлуки уносятся прочь, когда он берется за край моего свитера и стягивает его через голову. Я расстегиваю лифчик, и он падает на пол. Он смотрит на мои груди. Мои соски так напряжены, что это причиняет боль, такую же сладостную, как желание, пульсирующее между бедер. Каждая молекула в моем теле вопиет о желании. Я хочу его. Целиком. Мое зрение затуманивается, когда он укладывает меня на спину, берет в рот мой сосок, сосет и покусывает его. Безмолвный крик зарождается в грудной клетке, когда я выгибаюсь ему навстречу, желая и требуя большего. Жидкая лава пульсирует у меня в паху. Кажется, я вот-вот взорвусь. Он расстегивает мои джинсы, спускает их вдоль бедер и стонет от удовольствия, когда видит мои кружевные трусики.