Стоит мне только появиться в отсеке, как Аня и Оля вскакивают со своих мест.

— Где Ландышева? — спрашиваю я.

— Она еще не приходила, — отвечает Оля. — Маш, мы слышали про Гошу… Это…

— Это не мои проблемы. Мне нужно срочно уехать из страны на неопределенный срок, поэтому я увольняюсь.

— Что?! — хором произносят девочки.

— Да. Так вышло. Поэтому я попрошу вас собрать мои вещи: заберу их потом.

Аня опускается в свое кресло и утыкается в монитор, а Оля продолжает стоять передо мной.

— Маш, ты не можешь…

— Я могу. И это не обсуждается. С радостью предалась бы ностальгии на пару часов, но времени в обрез, — снимаю со спинки кресла куртку и беру в руки сумку. — Я позвоню, когда вернусь. До встречи.

Но они лишь молчат в ответ. Оно и к лучшему: не о чем говорить. Мы — коллеги, а не подруги: наше общение прекратится, как только я покину здание компании «Х». Возможно, мы пересечемся где-нибудь раз или два, выпьем кофе и даже что-то обсудим, но этим все и ограничится. Потому что дружба — это не про меня. Хватит с меня друзей! И работа в компании «Х» — тоже не про меня. Довольно!

В последний раз нажимаю на кнопку вызова лифта, в последний раз вхожу в кабину, в последний раз выхожу на первом этаже, в последний раз окидываю взглядом серые стены в темно-бордовую вертикальную полосу. Смотрю на экран мобильного телефона: пять пропущенных вызовов от Рябинова, десять — от Шарова. Интересно, что они хотят мне сказать? Как им жаль или как они рады? Впрочем, неважно: не хочу ни слышать, ни видеть эту парочку!

В последний раз спускаюсь по ступенькам и сталкиваюсь с Мокрозадом.

— М-м-м-маш, ты уволилась?

— Все уже знают? — изгибаю бровь.

— М-м-мне сказали…

— Да, Василий, я уволилась, — грустно улыбаюсь.

В маленьких глазах читается всеобъемлющий ужас, как будто мое увольнение задело его за живое.

— Наконец-то! — кто-то хватает меня за руку. — Ты сдурела?

Шаров… Как он посмел ко мне прикоснуться?!

— Отпусти, — сквозь зубы произношу я.

— Да ладно? Нам нужно поговорить.

— Отпусти.

— О-о-отстань от нее, — Мокрозад делает шаг в нашу сторону.

— Вася, это не твое дело, — Шаров крепче сжимает мою руку.

— Мне больно!

— Отвали от нее сейчас же!

Мокроусов говорит без запинки, его голос полон решимости и злобы, и новоиспеченный директор департамента то ли от удивления, то ли от испуга (что маловероятно) ослабляет хватку. Я вырываюсь и, сама не знаю почему, прячусь за спиной человека, от которого прежде старалась держаться подальше.

— Нам нужно поговорить, — повторяет Шаров, а черти в его глазах точат ножи.

— И-и-иди к машине, — говорит Василий через плечо.

— Вася, не беси меня! Это не твое дело!

— О-о-отстань от нее.

Смотрю на Шарова, и мне становится страшно: никогда не видела его таким взбешенным. Ему мало того, что он занял предназначенную мне должность? Мало того, что он теперь в команде с Рябиновым? Мало того, что я уволилась? Чего еще ему нужно?! Пусть убирается и оставит меня в покое!

— Мэри, ты думаешь, этот клоун мне помешает? — он делает шаг вперед.

— О-о-отвали! — Мокрозад, похоже, решил стоять намертво.

Краем глаза замечаю, что на крыльцо выходит внушительных размеров охранник и заинтересованно смотрит на нас. Это не может не радовать: в случае, если Шаров начнет распускать руки (а, судя по его виду, он уже еле сдерживается), у Василия будет шанс выжить.

— Георгий, я не намерена с тобой беседовать, — стараюсь говорить как можно громче, чтобы охранник услышал. — Посему прошу оставить меня в покое.

— П-п-понял?

— Все, ты меня достал!

Шаров хватает его за грудки и пытается сдвинуть с места, но Мокроусов старается удержаться на месте: он расставляет ноги на ширину плеч и вцепляется в лацканы пиджака оппонента. Вообще, эта парочка смотрится более чем комично, только мне сейчас не до смеха. Перевожу полный ужаса взгляд на охранника, и тот одним прыжком оказывается возле меня.

— Давайте мы тут все успокоимся, — басом говорит он.

Но Шаров и Мокроусов продолжают таращиться друг на друга, не разжимая рук. «Какой чудесный момент для того, чтобы ретироваться», — сообщает здравый рассудок. Медленно пячусь назад: шаг, второй, третий. Моя машина совсем рядом — всего-то в двадцати метрах. Еще немного, еще чуть-чуть… Шаров замечает мое отсутствие только тогда, когда я открываю дверь машины. Он отталкивает от себя Василия с такой силой, что тому с трудом удается сохранить равновесие и не рухнуть на землю. Но я — уже в машине, предусмотрительно заблокировала двери и завела двигатель. Мокроусов и охранник перехватывают Шарова в нескольких метрах от меня. Трогаюсь с места, быстро выкручиваю руль влево и, оказавшись на проезжей части, выжимаю педаль газа.

Не проходит и пары минут, как на мониторе высвечивается «Георгий Шаров». Сбрасываю вызов, но он звонит снова. Неужели непонятно, что я не имею ни малейшего желания разговаривать с ним?! Больше никогда! Пусть подавится своей новой должностью! Не-на-ви-жу! Снова звонок.

И что он только хочет сказать? Впрочем, какая теперь разница? После того, что он сделал, не помогут никакие слова. Остановившись на красный сигнал светофора, достаю из сумки мобильный и отключаю его.

Теперь нужно решить, куда поехать. Если я сейчас окажусь в одиночестве, то точно убью себя. «К родителям?», — здравый рассудок приподнимает брови. Да! Спрячусь за высоким кованым забором, и меня никто не найдет. Теперь Dream Ville, из которого я всегда мечтаю убраться сразу после приезда, будет моим убежищем. Разве не ирония судьбы?

Мамá встречает свою неидеальную дочь на пороге своего идеального дома.

— Мари, что случилось?

— Ничего, — прохожу в дом. — Где папá?

— Он уехал в банк, — она закрывает дверь. — Почему ты не на работе?

Хочу сделать вдох, но не могу: болезненный спазм сковал горло. В висках бешено стучит, пульс учащается. «ПОТОМУ ЧТО Я УВОЛИЛАСЬ!», — вертится на языке, но я не в состоянии произнести ни слова. Глаза режет так, как будто перед моим лицом измельчили килограмм лука. Только не плакать, только не плакать…

— Я… Я… — разжимаю руку, и сумка с грохотом падает на пол. — Уволилась.

— А сейчас я хочу представить всем нового директора Департамента страхования корпоративного бизнеса — Георгия Шарова, — произносит Петрович.

Со всех сторон раздаются овации, а я, в длинном черном платье, стою у сцены и еле сдерживаю слезы: вот так на моей, казалось бы, блестящей карьере поставили крест! Легко и играючи.