— Где Оля? — спрашивает она.

— Это тебя не касается, — сажусь в кресло.

— Можно повежливее?

— С тобой? Нет, — даже не смотрю в ее сторону.

Здравый рассудок настоятельно рекомендует не давать воли чувствам, ведь мы пока не решили, как поступим с этой стервой. Открываю почту и просматриваю непрочитанные сообщения: вдруг там есть хотя бы одно от Терехова? Почему бы ему не написать, или позвонить, или прислать цветы, или приехать — сделать хоть что-нибудь! Тщеславие выбирает способ самоубийства, самолюбие играет похоронный марш, а здравый рассудок устало вздыхает: Феофан Эрнестович больше не считает нас самой классной из всех его знакомых.

Всю ночь меня мучил один и тот же кошмар: я просыпалась в ужасе, потом засыпала и видела тот же сон, в ужасе просыпалась, снова засыпала и снова вскакивала с подушки. Мне снилось, что я в джунглях, а вокруг, повсюду — обезьяны. Мартышки, гориллы, орангутанги и еще какие-то отвратительные приматы. Они скалились, рычали, бросались в меня ветками, а я пыталась выбраться из чащи. Это было невыносимо! Проснувшись в третий раз в холодном поту, встаю с кровати и медленно плетусь на кухню в твердой уверенности больше не засыпать.

Включаю кофемашину и перевожу взгляд на настенные часы: пять утра. Интересно, чем сейчас занят Терехов? Наверное, спит, но с кем? Внезапная мысль о том, что как раз сейчас он переворачивается в кровати и прижимает к себе какую-нибудь блондинку, обжигает, словно огонь. «Он точно не один!», — злорадствует здравый рассудок, заставляя мое сердце сжиматься. «Довольно! Терехов — козел! Мы должны его ненавидеть! Мы должны постараться! Должны!», — кричит тщеславие и топает ногами. Если бы все было так просто… Но за что мне его ненавидеть? Он не сделал ничего плохого. Он просто решил, что я — не такая классная, какой ему казалась. Но он ведь не обязан был думать иначе! И он ничего не обещал… Нет, я не смогу его ненавидеть!

В 8-40 вхожу в опен-спейс и возле своего рабочего стола сталкиваюсь с Полункиной.

— Какая вы пунктуальная, — хихикает она.

Молча сажусь в кресло и включаю системный блок.

— В отличие от ваших сотрудников, — продолжает она, все еще посмеиваясь.

Открываю ежедневник и вычеркиваю выполненные задачи, которых с каждым днем, проведенным в компании «Х», становится все меньше и меньше.

— Вы так ничего и не скажете? — она даже не собирается уходить. — Давайте поболтаем!

Довольно! Я, конечно, обещала Рябинову, что буду сидеть тихо, но не испытаю угрызений совести, нарушив данное ему слово. Поднимаюсь и с вызовом смотрю в глаза Полункиной.

— Не вполне понимаю, что вы хотите услышать, — от моего ледяного тона стоящая рядом пальма покрывается инеем. — И, тем более мне непонятно, почему вы предпочитаете именно мое общество, — изгибаю бровь и еле заметно улыбаюсь.

— Мария, может, мы бы смогли подружиться, — снова хихиканье.

— Сильно в этом сомневаюсь, — моя улыбка становится более заметной.

Идиотская ухмылка сразу исчезает с ее лица.

— Я наслышана о вашем крутом нраве, но в людях я ценю профессионализм. И у вас его в избытке, в отличие от дальновидности. Прискорбно, ведь я надеялась, что мы сработаемся.

— А мне казалось, что работать со мной вы не хотите.

— Мария, ваш враг — не я. И скоро вы это поймете.

Она уходит, и я устало опускаюсь в кресло. С чего бы Полункиной так откровенничать? Зачем понадобилось петь мне дифирамбы? И самый главный вопрос: кто мой враг? И как я это пойму? По спине пробегают мурашки: вверх, вниз, снова вверх.

— Крошка Мэри, привет! — Шаров ставит передо мной кофе. — Только что столкнулся с Полуньей — она крайне озадачена. О чем вы беседовали?

— Она советовала держаться от тебя подальше, — язвительно отвечаю я.

Он приоткрывает рот от удивления, а его большие глаза округляются.

— Да ладно?

— Я пошутила, — делаю глоток кофе. — Завтракал в «ev’ry 7 a.m.»?

— Запомнила название, — он довольно улыбается. — Ты домой после работы? Или собираешься в таком виде идти в паб?

— Паб?

— Ты мне обещала, а обещания надо выполнять. Заеду за тобой в восемь. Удачного дня.

Он уходит прежде, чем я успеваю возразить. Еще один вечер в обществе Шарова — не самое ужасное, что может произойти: иногда ему даже удается быть сносным. Тем более, мне нужно как-то отвлечься. И развлечься. Потому что я не хочу сидеть дома и снова думать о Терехове. Если ненавидеть его не получается, то нужно постараться его забыть — других вариантов нет.

Надеваю узкие джинсы и белую футболку с принтом в стиле Роя Лихтенштейна и смотрюсь в зеркало: похожа на студентку первого курса, которая собирается на свою первую вечеринку. Если бы меня увидела мамá, то она бы упала в обморок!

Раздается звонок в дверь: Шаров приехал раньше.

— Да ладно? — он осматривает меня с ног до головы. — Круто выглядишь! Обожаю поп-арт!

— Вообще-то, я хотела переодеться…

— Опять напялишь платье и каблуки? Мы идем в паб, а не на званый ужин!

— Я когда-нибудь выставлю тебя из квартиры, — решительно говорю я.

— Когда-нибудь ты… — он замолкает. — Впрочем, сейчас это неважно. Собирайся, такси ждет внизу.

В пабе нет свободных мест — те, кому не посчастливилось занять столики или хотя бы стулья за барной стойкой, топчутся перед сценой с бокалами в руках. Поднимаемся по лестнице, расположенной слева от барной стойки, и оказываемся на балконе. Здесь всего четыре стола: три — вдоль стены, один — с видом на сцену.

— У нас самые лучшие места, — сообщает Шаров и отодвигает на край стола табличку «Резерв». — Отсюда все видно.

— Прекрасно, — усаживаюсь в массивное кресло, обитое зеленой кожей. — У бара, где работает Пабло, тот же хозяин?

— Почему ты спросила?

— Кресла одинаковые.

— Да ладно? Какая ты наблюдательная! Не знаю, — и он утыкается в меню.

Мне кажется, или он врет? Впрочем, не важно: какое мне дело до хозяина паба и до лжи Шарова? Я здесь вовсе не из-за них. Пришла, чтобы не сидеть дома в одиночестве и не…

— О чем ты думаешь? — Шаров заглядывает в мои глаза, как будто сможет прочитать в них ответ.

— О работе.

— Да ладно? Не думал, что тебя так зацепит все происходящее, — он выглядит расстроенным.

— Тебе свойственно думать о других? — изгибаю бровь и улыбаюсь.

— А тебе доставляет удовольствие надо мной глумиться?

— Мне удается? Отлично, тогда мы — квиты.

Подошедший официант прерывает нашу словесную перепалку. Шаров заказывает себе двойное виски, а я ограничиваюсь соком.