Все проходит. Стираются детали, забываются обиды. Я вижу сны в стихах, во сне идут часы, сбываются мечты, сжигаются мосты… и так далее, как сказал поэт.

Сжечь мост и идти дальше. А что еще остается?

Все проходит и уходит. И тут возникает вопрос – пусть уходит или удержать? Схватить, еще раз рассмотреть, перебрать, разложить по полочкам? Почувствовать боль и радость? Сладкую горечь и горькую сладость? Богатый выбор.

Вероника жила в каком-то странном ощущении себя чужим, посторонним, едва знакомым человеком, иначе воспринимающим окружающую действительность, даже выглядящим по-другому. Она смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Ей хотелось спросить: «Кто ты? Валерия? Вероника?»

Да и окружающая действительность… Она со странным любопытством рассматривала тысячу раз виденные, такие привычные предметы – диван, сервант, посуду в буфете, книги, диванные подушки. Она их не узнавала. Все стало чужим. Это были вещи Вероники, которая однажды ушла из дома и не вернулась. Вместо нее пришла… пришла… кто? Кто-то.

Раздвоение личности? Доктор Оглио поставил бы диагноз, но его уже… нет. Однажды он сказал… в их долгих беседах они говорили о многих вещах, обо всем и ни о чем… Однажды он сказал, если человеку так удобнее, то почему бы и нет? Пока это не опасно для окружающих – пусть! Лишь бы вся компания – те двое, трое, которые внутри, дружили между собой.

Вероника и Валерия…

Валерия и Вероника…

…Утром надо скомандовать себе «подъем», встать, принять душ, почистить зубы… и так далее. Не забыть… не забыть…

Иногда на Веронику нападали приступы активности, и она бросалась убирать, стирать, мыть, готовить. Привлекался Петюня – забивать гвозди, переставлять мебель, выносить ненужное барахло, пылесосить. Петюша ударял себя по пальцам, цеплялся за углы, терял по дороге половину хлама, а пылесос бил его током. Петюня вскрикивал, шипел, прыгал на одной ноге и засовывал пальцы в рот.

Это была имитация жизни – бестолковая, шумная, беспорядочная, почти как настоящая. Веронике однажды пришло в голову, что отныне ее жизнь будет лишь имитацией, и никогда уж ей не понять, что есть правда, а что понарошку. Петька – правда или понарошку? Она смотрела на запутавшегося в проводах и пылесосных шлангах Петюню – на лице его застыло выражение недоумения. Все, что не касалось экологии, приводило его в недоумение. Вероника вдруг начинала смеяться – громко, истерично, до слез. Петюша смотрел беспомощно, неуверенно улыбался.

«Господи! – горячо просила Вероника. – Верни меня туда, назад… я совсем запуталась, я не знаю как жить дальше. Или помоги забыть…»

Забыть? Не дай бог! Человек – это память…

«Верочка, ты не могла бы выйти за меня замуж?» – спросил однажды Петюня, глядя на нее близорукими беспомощными глазами, и она с трудом подавила желание расхохотаться. Настроение ее качалось как маятник – от острой жалости к себе, боли, стыда, тоски – к надежде, вдруг вспыхивающей радугой. Все впереди! Если не все, то много чего. Молодая, красивая, не одна – вот Петюня есть, работа…

Работа спасала. По утрам Вероника летела в свой «Червяк» на всех парусах, хотя там дела шли не очень… «Книжный червь» был магазин-неудачник со сложной судьбой. За пять последних лет он поменял трех владельцев. Он назывался поочередно «Книготекой», «Буквоедом» и «Мегакнигой», а в незапамятные времена – «Домом книги». Последний хозяин даже объявил конкурс на лучшее название. Победил «Книжный червь», предложенный каким-то чудаком. После приевшихся вариаций на тему «книга» «червь» показался свежей струей. Разумеется, магазин сразу же окрестили «Червяком». Красочные листовки с обещаниями удивить, просветить, поразить пролетели над городом, вызвав всплеск интереса. На том дело и кончилось. Время разбрасывать камни, и время собирать… Какой дурак будет покупать книги, если все есть там! В Сети! Разве что, безлошадное старое поколение… но у него нет денег. Хозяин магазином не интересовался, для него это был всего лишь инвестиционный проект, ему все равно, во что вкладывать бабки, директор… Директор – это особая статья.

– Девочки, не сегодня завтра нас прикроют на фиг! – ужасалась Оксана Матвиенко, задушевная подружка Вероники, неформальный лидер их бабского коллектива. – Уже и так на ладан дышим… половина гномов свалила! Ленька, Сарафановна… Зайка вон мылится!

«Белоснежка и семь гномов» – так называла бойкая на язык Оксана родной коллектив. Ее близнята Ленка и Настя пяти лет от роду обожали этот мультик. Очень жизненные персонажи, говорила Оксана. Все как в жизни. Они посмеялись, но кличка прижилась. Их тогда действительно было семь, помимо директора Эмилия Ивановича, толстого и рыхлого молодого очкарика, родственника хозяина. Не то троюродного брата, не то внучатого племянника. Директора окрестили Белоснежкой. Они хохотали как ненормальные, когда Оксана объявила, что Эмилик – Белоснежка!

Что Эмилий Иванович делал в своем кабинете – одному Богу известно. Он целыми днями не появлялся на людях, коллектива боялся, пробегал бочком, часто забывал поздороваться.

– Эмилика видели? – спрашивала утром Оксана. – Как там наша Белоснежка? Жива?

– Пробегал, – хихикала Зойка. – В разных носках.

Первой улетевшей ласточкой, знаменующей похолодание, стал хакер Ленечка, компьютерный гений, которому было все равно, где работать – он жил в паутине. Когда продажа компактов упала до безобразия, отдел «музыки, кино и танцев» прикрыли, а Леню сократили.

Сарафановна… на самом деле ее звали Софья Серафимовна, бухгалтер, ушла сама. Зайка тоже вот мылится. Мылишься, Зайка? Та дергала плечом. Даже уборщица Евгения Борисовна, интеллигентная дама, и та ушла. Сказала, не могу смотреть на этот гибнущий «Титаник», у него плохая карма и аура, и не везет на начальство. Кроме того, ей не нравилось новое название – сомнительная эстетика, неблагозвучно, а ведь не дурак сказал: как корабль назовешь, так он и поплывет. Толку от Евгении Борисовны оказалось мало, но женщина она была интересная, поговорить с ней за кофе или чаем – одно удовольствие. Она проводила рабочее время в основном в отделе женской прозы. Приходила она и сейчас, по старой памяти ее пускали. Оттуда даже кресло не убирали. Мыли полы и вытирали пыль по очереди оставшиеся гномы.

Из семерых осталось четверо плюс Белоснежка, но он что есть, что его нет. Уйдет Зайка, их будет трое. Хотя теперь уйдут все…

– Я, разумеется, Умник! – говорила Оксана. – Зайка – Простачок, а ты, Ника, пожалуй, Скромник. Бухгалтерша Сарафановна значилась Ворчуном, уборщица Евгения Борисовна – Весельчаком за оптимизм, а хакер Леня – Соней за отсутствующий вид. Младший бухгалтер Милана – гном, который чихает, или Чихалка. Что-то у нее с носом не в порядке. Был, правда, еще один вариант кликухи, но совсем уж неблагозвучный – только для своих.

– Выгонят к чертовой матери, как пить дать! – кричала Оксана. – Говорят, кризис, лавочка прикрывается, народ перестал читать. А Белоснежка не чешется, зараза! Я ему подсунула классную статью о рекламе книги, всякие прибамбасы, финты, не дураки ить придумали, а он посмотрел – взгляд как у зомби, рот открыл… Он даже не понял, о чем я! Нет, девки, надо тикать отсюда. И чем дальше, тем лучше.