– Это я сделаю без всяких просьб, Кристиан. – Рене переглянулся с Арчером и, как мне показалось, сделал это с весьма довольным выражением лица. – И потому, что де Флоресы просто хорошие люди, и оттого что нам нужны свои люди в рядах богатых торговцев.

– Растешь, Рене! – хохотнул эльф. – Все происходящее вокруг обращаешь себе на пользу!

– Все не все, но поездка и впрямь выходит удачной. Судите сами, – Орлов вольготно откинулся на мягкую спинку сиденья, принявшись загибать пальцы: – Арчера из Анкилона выдернул – это раз. Вместе с ним заполучил еще и прекрасную разведчицу – это два. Нашел Смычка и почти пристроил его на службу – это три. Помог хорошим людям вырваться из надоедливых объятий нечистоплотных нугулемских дворян – это четыре. При этом сделал шикарный подарок семье жены, стерев с лица земли графа де Бернье, – это пять. Пусть это я сделал и не совсем сам, а руками эльфийских друзей, но друзья ведь для того и существуют, чтобы иногда за тебя марать руки. Ну, и вишенкой на этом торте должно стать то самое дело, по которому Крис отправится к маркизу де Сальвери.

– Очень надеюсь, что и де Бюэй останется доволен… – Арчерион тоже откинулся на спинку и немного поерзал, устраиваясь поудобнее.

– Даже не волнуйся насчет этого, – ответил Рене.

После достаточно бурной первой части обратного пути в нашей карете воцарилась тишина. Все мои попутчики либо погрузились в дрему, либо молча думали о чем-то своем. Лично я находился под таким сильным впечатлением от произошедшего в последние дни, что сон снова, как и по дороге в Паломар, упорно ко мне не шел, голова просто-таки гудела от роящихся в ней мыслей.

Я уже сбился со счета в попытках подсчитать количество кульбитов, совершенных за последний месяц моей судьбой, точно можно было сказать лишь, что такого насыщенного событиями жизненного отрезка у меня еще никогда не было. И хотелось надеяться, что уже не будет. В общем, думать хотелось только о хорошем, однако же думалось обо всем и сразу. И даже в светлые и наивные мечтания о сеньорите де Флорес постоянно вплетались мысли о событиях в Паломаре, потом я принимался вспоминать в мельчайших подробностях ход моего поединка с де Монтегю, затем перескакивал на такое внезапное примирение с кузенами де Вилья, после чего снова возвращался к Элене и думам о будущем…

Карета мчалась в ночи, за окнами проплывали едва освещенные тусклым светом луны холмы, поля, мостики через небольшую речушку, берега которой то приближались, то отступали прочь от дороги. Мягкие сиденья гасили все дорожные кочки и ухабы, укачивая и постепенно успокаивая меня. Мысли все более замедлялись, и сон все-таки вот-вот должен был сморить уставший организм, тем более что небо на востоке уже начинало светлеть, предвещая приближение нового дня. Но оборвалось все в самый неожиданный момент окончанием ночного путешествия – наш отряд прибыл на постоялый двор «Три дуба».

Вполне ожидаемо, что в полчаса сборы не уложились, минут сорок только заняло получение наставлений от Орлова, но в целом объединенный кортеж надолго не задержался. Спустя час после прибытия на постоялый двор я вновь остался один.

Карлес де Монтегю открыл глаза и несколько минут просто смотрел в потолок, прислушиваясь к своему телу. Вроде бы боль отступила. Или это только кажется? Постель была влажной от пота, и он более не чувствовал пожара внутри тела. Да и в общем состояние было терпимое. Нельзя сказать, что отличное, но, по крайней мере, лучше вчерашнего. И позавчерашнего.

Здесь капитан задумался: а сколько дней он уже лежит? Никаких вопросов по поводу случившегося с ним несчастья у него не возникало – он хорошо помнил и свое местонахождение, и полученное от Смычка ранение. Но вот в количестве проведенных в постели дней начинал путаться.

Он перевел взгляд в самый угол комнаты, где с потемневшего от времени и грязи дощатого потолка свисали лохмотья паутины, и попытался вспомнить, насколько велики они были в прошлый раз. Однако тут же обругал себя последними словами, сообразив, что эта паутина в таком виде могла здесь висеть годами. По всему выходило, что без посторонней помощи ему не выяснить даже сегодняшнего числа – абсолютно ненавистная для него ситуация полной зависимости от окружающих. Придется даже за такой мелочью к кому-то обращаться.

И тут его уши уловили скрип пера. Карлес осторожно повернул голову в сторону окна и обнаружил за столом старину ла Вивьера, с сосредоточенным видом скрипящего гусиным пером. Интересно, откуда он здесь взялся? Впрочем, уж на присутствие старого товарища жаловаться было грех.

– Ты опять переводишь бумагу на свои никчемные стихи?

Пересохшее горло издало едва слышные сиплые звуки, пришлось прокашляться и повторить вопрос более внятно.

– Я тоже рад тебя видеть, Карлес, – улыбнулся ла Вивьер, – но, если продолжишь ругать мои стихи, буду читать тебе их целый день. Благо, ты убежать не сможешь!

– Да, Серхио, Смычок угостил меня знатным ударом шпаги! После такого не побегаешь. Будь он проклят!

Де Монтегю досадливо поморщился, после чего попытался дотянуться до стоящей на лавке кружки с водой и еще раз скривился. На этот раз от боли. Пришлось лейтенанту отложить свои дела, чтобы напоить раненого товарища. Затем он помог Карлесу принять полусидящее положение, заботливо подоткнув подушку под спину.

– Да уж, Смычок спутал нам все карты. Но, возможно, его вмешательство, в конце концов, пойдет нам на пользу.

– Подожди… – До капитана только сейчас дошло, что ла Вивьера вовсе не удивляет упоминание Криса Смычка. То есть он уже знает, что тот не окончил свою жизнь на эшафоте. – Ты тоже видел де Бранди живым и невредимым?

– Так же хорошо, как тебя сейчас.

– Черт, командор нам этого не простит!

– О! Вот уж за это можешь не беспокоиться! Опасаться командора теперь не нужно. Командора больше нет.

И в следующие четверть часа ла Вивьер поведал обескураженному товарищу о событиях той самой ночи, что последовала сразу за злополучной дуэлью де Монтегю со скрывавшим свое лицо под маской Смычком.

– Так что сейчас, дружище, – промолвил Серхио, возвращаясь за стол, – я пишу совсем даже не стихи, а письма нашим дражайшим полковникам с требованием срочно прибыть в Уэску. Причем пишу от имени командора и заверяю его личной печатью.

– Опять ты за свое, Серхио! Я ведь согласия еще не давал! Да и какой из меня командор?

– Побойся бога, Карлес! Только ты и сможешь встать во главе легиона, и, поверь мне, будешь даже лучшим командором, чем наш дражайший де Бернье, потому что не станешь влезать в политику. Тебя могут попытаться обойти наши полковники, но они оба годятся исключительно для командования на поле боя, к тому же совершенно не ладят друг с другом. Капитан де Таварес скорее поддержит тебя, чем станет переходить дорогу. И главное – за тобой пойдут люди. Так что мы это дельце обделаем без особых проблем.

Де Монтегю усмехнулся. Расклад товарищ давал верный. В Ожерском легионе было два полковника, но их де Бернье и подбирал исключительно из-за способностей руководить солдатами на поле боя, а до общего управления никогда не допускал. Держались эти сеньоры всегда особняком, подчеркивая свою значимость, и отчаянно не выносили друг друга. Соответственно, и авторитета среди наемников особого не имели. Таварес тоже был солдатом до мозга костей, но на первые роли никогда не претендовал и по не известной никому причине особым расположением графа де Бернье не пользовался. Он не будет против кандидатуры де Монтегю. В крайнем случае ему можно будет пообещать повышение жалованья и продвижение по служебной лестнице.