Норфолк закатил глаза. Но винить, кроме себя, ему было некого.

— Идиот, — припечатал он и скривил губы.

Взгляд упал на встроенный в стену шкаф, за стеклянными дверцами которого притаились бутыли. Ну, уж нет. Топить собственную досаду он не станет. Изопьёт чашу своего провала до дна в трезвом уме.

Стоило ее поцеловать.

Он хотел показать, что не собирается бесчестным образом наживаться на настоящем сокровище, которое она сама принесла и вложила ему в руки.

Что готов разделить это в соответствии с тем, что диктовали ему совесть и честь. И что сегодня же отпишет ей землю и поместье, как и обещал. Что он не какой-то алчущий, жадный монстр — наподобие ее опекуна и несостоявшегося жениха-маркиза.

Что все, что ему нужно: открыть вторую фабрику, на которой было заморожено производство; восстановить сожженный дотла склад; рассчитаться с кредиторами и не чувствовать больше никогда на своей шее ярмо долга.

Но что он показал в итоге?

Что он идиот.

Или — что еще хуже — что она ему безразлична.

А это было ложью.

Когда женщина так смотрит на тебя, когда чуть приоткрывает манящие, припухшие губы, когда трепещет ресницами, и у нее на щеках разгорается нежный румянец — нужно ее целовать.

А не вещать про совместные предприятия и поверенных.

Сперва герцог хотел ее догнать, но, подумав, отпустил. Он обидел ее, или она обиделась сама — причина уже не имела ни малейшего значения. Пусть побудет одна и возьмет себя в руки, — так рассудил он.

Если он хоть что-то смог узнать об этой женщине за все прошедшее время, так это то, что она ненавидела, когда ее загоняли в угол. И потому он не пошел за ней, не стал преследовать, несмотря на то, что страстно этого желал.

Ему нужен от нее наследник, — так сказал Норфолк Тессе, когда она влетела к нему в кабинет, дрожащая, вымокшая до нитки, но полная решимости. Сын, которому он передаст герцогский титул.

И ничего больше.

Так что же изменилось с того, казалось бы, бесконечно далекого дня?

Почему теперь ему хочется, чтобы эта женщина улыбалась, когда смотрела на него? Почему ему хочется, чтобы внимала его словам с той жадной заинтересованностью, с которой слушала его скучный рассказ про изобретения покойного графа Толбота? Почему ему хочется ловить на себе ее сияющий, восторженный взгляд? Слышать, как она смеется над его шутками? Чувствовать, как ее ладони накрывают его плечи, как тело остро и сладко отзывается на их поцелуи?..

Норфолк был готов взреветь, но вместо этого стиснул зубы. И сам не знал, как еще не превратил их в мелкую крошку.

Он сказал ей, что хочет, чтобы она пришла к нему сама, потому что была задета его гордость. На самом же деле он был готов стоять возле ее двери и ждать.

Ослабив тугой шейный платок, герцог подошел к окну и прислонился к прохладному стеклу лбом. Странная, удивительная, смелая женщина. Он даже спросил Уильяма, не воспитывались ли Тесса где-нибудь за границей — так сильно была не похожа на всех, кого он знал. Порой это раздражало до зубовного скрежета, порой — восхищало, порой — мешало.

Он знал, как строятся семьи между теми, кто был похож на его отца и мать. Был прекрасно осведомлен, как работает союз по расчету, заключенный для преумножения совместных капиталов, для извлечения выгоды.

Но, оказалось, был никак не готов к собственному браку.

Что ему делать с Тессой — он не знал.

Горячее тление, зарождавшееся где-то в груди, с каждым днем не нравилось ему все сильнее и сильнее, потому что оно только вредило. И мешало. И заставляло болеть там, где не следовало.

Логика, светлый разум, сухой расчет — вот три столпа всей его жизни. Он руководствовался ими лет с четырнадцати и, полагаясь на них, смог восстановить семейное имя и репутацию после того, как их почти уничтожал пьяница-отец. Вот он как раз любил отдаться чувствам, любил дать себе волю и позволить самым грязным внутренним потребностям взять вверх над долгом, разумом.

Эдвард пообещал себе очень давно, что с ним такое не случится. И успешно держал обещание больше десяти лет!..

До того вечера, пока ворвавшаяся к нему кабинет Тесса не перевернула все с ног на голову.

Он даже простил ей ту публикацию в газете, которая заставила пошатнуться все, что он строил. Простил, хотя прежде думал, что будет ненавидеть эту женщину до конца своих дней.

Но нет.

Давно уже не ненавидел.

Но что тогда?..

Деликатный стук в дверь отвлек Норфолка.

— Да, — хрипловатым голосом сказал он.

— Прибыл поверенный Блэк, милорд, — доложил дворецкий.

— Хм.

Герцог бросил взгляд на часы. Он ждал его позже минимум на час, но раз неожиданно высвободилось время…

— Проводите его сюда, приму в кабинете.

Он удивился, потому что Кингсли ушел не сразу.

— Ее светлость просила подать вам чай и сладости?.. — осведомился он так, что в простых словах угадывалось второе дно.

Норфолк усмехнулся и покачал головой.

— Это больше не нужно, — и повторил тверже, разом отсекая все дальнейшие реплики. — Не заставляйте мистера Блэка ждать.

Дворецкий незамедлительно скрылся в коридоре и вернулся уже через несколько минут в компании гостя.

— Ваша светлость, прошу прощения, что я чуть раньше назначенного времени, — произнес поверенный, пока они пожимали руки.

— Так даже лучше, — хлопнув его по плечам, Норфолк указал на кресло.

Другое кресло. Не то, в котором сидела Тесса еще четверть часа назад.

Они разместились друг напротив друга, и герцог бросил на гостя внимательный взгляд. Поверенный Блэк уже доставал из кожаного саквояжа какие-то документы и стопки листов.

— Был в жандармерии, — сразу же по-деловому доложил тот. — Сэр Джон под арестом, ему выделили в крепости отдельную камеру. На верхнем ярусе.

— Устроился с комфортом, — Норфолк усмехнулся.

— Вдовствующую графиню Толбот пока не опрашивали. На завтра и послезавтра инспектор Уитмор назначил сразу несколько обысков, я буду на всех присутствовать.

— Очень хорошо.

— Да, — поверенный Блэк кивнул, но по его сжатым губам было видно, что хорошие новости закончились, и теперь он приступает к плохим. — Маркиз Хантли вне подозрений, милорд. Я ознакомился с записями предварительного допроса сэра Джона, он нигде не упоминает ни маркиза, ни сотрудничество с ним.

— Это же только предварительный допрос? — герцог недоуменно вскинул брови.

Поверенный еще сильнее поджал