– О боже, ты опять начинаешь, да? – сказал он, уже злясь.

– Что? Почему?

– Послушай, Амели. Я не могу проводить с тобой каждую минуту своего гребаного времени – это было бы странно.

Группа, как всегда, делила между собой тарелку чипсов и изо всех сил притворялась, что не слушает наш разговор.

– Я рада, что ты пишешь песни, – запротестовала я, чувствуя, что краснею. – Никогда не говорила, что не рада.

– Но я вижу это по твоему лицу. Ты иногда такая жалкая.

Ай.

Ай-ай-ай-ай-ай.

Парни ели чипсы и не смотрели на меня. Они все достали телефоны и сделали вид, что погружены в происходящее на экранах.

Риз продолжал:

– Извини, я не это имел в виду. Ну же! Это была шутка. Ты что, не понимаешь шуток? Слушай, я сказал только потому, что это немного странно, тебе не кажется? Почему у тебя нет друзей? Это так давит на меня – видеть тебя все время.

«Но ты же не видишь меня постоянно», – подумала я. На самом деле, ты не проводил со мной время вне колледжа уже больше недели.

Я сохраняла нейтральное выражение лица, потому что не хотела плакать. Только не здесь, на глазах у всех. Только не снова. Он находил меня такой отвратительной во время плача.

– Я же сказала, все в порядке. – А затем наклонилась и попыталась непринужденно поцеловать его.

– Фу, Ам, у тебя изо рта воняет! – Риз отстранился и засмеялся, протягивая руку, чтобы схватить чипсы, в то время как я осталась в том же положении и позволила унижению пропитать меня.

У меня нет друзей и личной жизни, изо рта воняет, и даже мой парень не хочет видеть меня, потому что я такая жалкая.

Ненависть к себе подобна змее, которая ест собственный хвост. Она подпитывается сама собой – бактерии порождают больше бактерий, пока инфекция не выходит из-под контроля. Я действительно начала ненавидеть себя в те недели после Шеффилда. Потеряла всех друзей. Потеряла всю свою уверенность. А почему бы и нет? Риз твердил мне, что я жалкая. Он заставил меня чувствовать, что общается со мной только из сострадания. Начал говорить гадости в тех редких случаях, когда я оставалась с ним наедине. Похлопывал меня по животу и спрашивал: «Сколько булочек ты съела тогда в Шеффилде?», а потом называл меня тряпкой, когда я расстраивалась. И, наконец, становился все более грубым, когда мы занимались сексом – даже называл меня шлюхой.

– Риз, – сказала я, накрывая свое отвратительное тело его одеялом, – мне не нравится, когда ты называешь меня шлюхой во время секса. Никогда не нравилось, правда.

– Я не называл тебя шлюхой!

– Ты это сделал. Прямо сейчас.

– Нет.

Он встал и натянул джинсы.

– Тебе опять что-то послышалось? – Когда Риз повернулся, на его лице была улыбка. Он наклонился и нежно поцеловал меня в губы. – Слышать голоса – это первый признак безумия, моя маленькая сумасшедшая кукушка. – Еще один поцелуй, очень сладкий. Затем он достал телефон. – Черт, группа вот-вот приедет на репетицию. Тебе лучше уйти.

Поэтому я собрала свои вещи и сделала вид, что не возражаю против того, что меня больше не приглашают на репетиции. Притворилась, что мы чудесно провели время.

– Люблю тебя, – пискнула я, когда он вытолкал меня за дверь.

– Ага, шлюха, мне все равно.

Я ахнула, а Риз засмеялся и погрозил мне пальцем.

– Вот теперь я действительно сказал это.

Он шутил так убедительно, что я начала задаваться вопросом, действительно ли он произнес это в первый раз? Боже. Может, я действительно схожу с ума? Бедный Риз, тянет на себе такую жалкую сумасшедшую.

Я действительно чувствовала себя обузой. Перестала пытаться с кем-то разговаривать, потому что просто решила, что это никому не нужно. Перестала быть приветливой со своими родителями, которые постоянно спрашивали меня, что случилось, почему я так себя веду и куда делась их милая дочь.

Риз был единственным, кто общался со мной, но даже он не хотел, чтобы я была рядом слишком подолгу. Сумасшедшая, жалкая я.

Змея моей ненависти к себе продолжала пожирать саму себя. Я была такой дерганой, нервной и переполненной отвращением к себе, что почти не винила его за желание проводить так много времени с Иден.

* * *

Здесь, в кабинете, я качаю головой, потому что впервые за сегодняшний день думаю об Иден. Она знает о твоем сообщении? Или о том, что ты провожал меня в школу? Ты с ней хотя бы расстался?

Бьюсь об заклад, если у нее есть какие-то подозрения, ты называешь ее сумасшедшей. Как меня.

* * *

– Это Иден, – сообщил он на следующий день, подводя ее к столу и представляя группе. Она обошла вокруг, обнимая и похлопывая всех по плечам.

– Приветствую вас, земляне, – сказала Иден, смеясь над собственной шуткой.

Я сразу же возненавидела ее. В ней было все, чего не было во мне – классная, остроумная. Пирсинг в носу, рваные джинсы и эта красная футболка с широкими рукавами. Кто может носить красное, не теряясь на его фоне? Я знаю, кто. Иден.

Меня, конечно, представили последней.

– Это моя девушка, Амели, – практически пробормотал Риз, указывая на меня, прежде чем плюхнуться на стул по другую сторону стола.

Она без особого энтузиазма помахала мне.

– Привет, – сказала я, изо всех сил стараясь выглядеть милой. – Приятно познакомиться.

– Мне тоже. Я видела, как ты выиграла шоу талантов. Ты действительно хороша. – Мне не показалось, что это был комплимент. Иначе бы Риз так не усмехнулся в ответ на ее слова.

Я продолжала, решив быть примером хорошей девушки.

– Значит, ты тоже пишешь песни? Я не видела тебя в музыкальных классах.

Она закатила глаза.

– Боже, нет. Я думаю, что изучение музыки разрушает ее. Понимаешь? Я занимаюсь философией, экономикой и фотографией. – Иден легко села, и парни отодвинули свои стулья, чтобы освободить место.

– Никто не может анализировать музыку. Я имею в виду, это искусство. Кто стал настоящим художником, написав эссе об искусстве?

– Именно это я и пытаюсь сказать. – Риз наклонился вперед. Между тем, моя ревность была настолько ядовитой, что если бы я плюнула, то прожгла бы дыру в столе. – Знаю, что я хороший композитор, – продолжил Риз, – но эта шлюха миссис Кларк продолжает ставить мне тройки, объясняя это тем, что я не соответствую критериям оценки. Писал ли Джон Леннон песни, которые следовали списку долбаных критериев?

Роб взял последнюю чипсину.

– Ты сейчас сравниваешь себя с Джоном Ленноном, Риз? – перебил он. – Это адекватно. Абсолютно адекватно.

– Да пошел ты!

– Успокойся, приятель, – сказал Роб. – Я просто пошутил.