— Брось, Линда, — поморщился… и положил на лакированный обеденный стол два конверта. — Ты можешь вскрыть только один. От того, что там будет, зависит то, что я тебе предложу.

Я не собирался играть с ней в кошки-мышки, но идея появилась и оформилась мгновенно. Может быть, мне просто захотелось испытать судьбу еще раз? Насколько уверенно она повернулась ко мне лицом после многолетней, как бы сказал мой русский друг Максим — жопы?

Линда увидела фирменный логотип клиники, которую выбирала сама, и скривила губы:

— Грязная игра. — Я вздернул брови — кто бы говорил! — В одном результат положительный, а в другом отрицательный?

— И оба совершенно правдивы, — кивнул. — Но мнения на твой счет разошлись, потому я предоставляю тебе сыграть в русскую рулетку. Тяни свой шанс, Линда.

— Какие варианты? — начала торговаться.

Я посмотрел на свои наручные часы, и взгляд женщины заметался от одного конверта к другому. Взяла она правый. Люди чаще всего неосознанно выбирают сторону ведущей руки. Линда — правша. А я немножко мухлевал. Все же знание психологии — мощное орудие создания нужных ситуаций.

Женщина открыла конверт. Момент, пока она вытаскивала его содержимое, немного затянулся, я даже подумал, что Линда изменит решение и возьмет левый. Что в них, судя по воцарившейся тишине, интересовало даже агентов ФБР. Они в любом случае арестуют обоих — в процессуальные моменты я вмешиваться не собирался.

Наконец, белый лист увидел свет, развернулся в руке Линды, она забегала по строчкам глазами:

— Это… не твой ребенок?! Да этого не может быть! — она обернулась и беспомощно, со страхом, посмотрела на Дарнелла Форстера Саммерса.

— С-сука! — он побагровел от ярости, на висках вздулись вены. — Это она предложила убить Соломата и получить наследство его ублюдка! Она организатор! Я только давал деньги…

Он осекся, вспомнил озвученное ему правило Миранды: «Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде…»

Линда схватила второй конверт, быстро оторвала край и развернула лист:

— Это твой ребенок! — зло выплюнула и швырнула в меня результатом анализа.

Я поднял его с пола и вручил фэбээровцу, который повел арестованную на выход. Когда обоих преступников посадили в машину, один из агентов задержался у открытой дверцы и спросил:

— Сэр, а какие были варианты-то?

Я улыбнулся:

— Без вариантов.

США, Нью-Йорк

Есть такая категория людей — ничьи. Смотришь на такого человека и не можешь представить, кто мог бы быть рядом с ними постоянно. Ничьи всегда сами по себе, они не заводят отношений. У них много времени, чтобы заниматься тем, чем хотят они, и совсем нет на глупости в виде исполнения чужих желаний или стремления соответствовать не самому себе. Ничьи — самовлюбленные эгоисты, они горделивы, непредсказуемы и часто эгоцентричны. От них веет холодом и равнодушием, но именно они невероятно притягательны и обладают той силой, аура которой забивает чакры окружающих. Их невозможно раскусить и почувствовать, заставить и подавить. Ничьи — наблюдатели. И это лучшее, что они могут сделать — не вмешиваться в жизнь других. Потому что их вмешательство всегда приносит хаос.

Я весь полёт из Майами в Нью-Йорк думал о своем друге Джейкобе, о том, что о нем говорил Макс.

Он мастер психологической импровизации, корректирующего перформанса…

…автор метода репертуарной матричной реконструкции — «personal constructs», при котором объекту составляется индивидуальный конструкт для коррекции отклонений в личностной сфере и сфере межличностных отношений… при котором психолог практически демиург для объекта.

Метод назвали жестоким, античеловечным, выходящим за грани профессиональных принципов врача-психолога, но в исключительных ситуациях… единственно действенным…

Теперь я понимал, что за пазлы имел в виду русский гений.

— Я в такую погоду люблю Булгакова перечитывать или пазлы собирать.

— Пазлы?!

— Кусочки одной картинки.

— Я знаю, что такое пазлы, — усмехнулся.

— Ты уверен? — загадочно иронизировал психолог.

Я в тот момент не догадывался, в чем подвох. Не смог бы при всем желании — было слишком мало исходных данных и не то состояние. Теперь же понимал не только, что за пазл собирал русский гений, но и еще кое-что.

— Макс, почему Булгаков? — спросил без предисловий, едва он ответил на мой звонок.

— Зачем же гнаться по следам того, что уже окончено? — задал он мне вопрос словами Воланда. — Подбираешь ключи?

— Да, но их больше, чем замков. Где искать?

— Так спроси Бродягу, — хмыкнул и завершил вызов.

Бродяга и Воланд. Из уст бродячего философа прозвучал диагноз всей моей теперь уже прошлой жизни: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти». Откуда Максу знать, что этот роман — мой любимый? И откуда внештатному корреспонденту желтой газетенки…

Внештатному…

Я загрузил свой «Getac» и открыл вкладку этого издания. Пары минут пристального изучения хватило, чтобы понять — это просто блогосфера, но стилизованная под периодическое издание и раз в неделю выпускающая тираж, в который включают наиболее обсуждаемые и читаемые статьи внештатных корреспондентов — обычных блогеров. Кто угодно мог размещать статьи на портале под любым именем.

Но тот назвался Бродягой.

Я откинулся на спинку кресла и отвлекся на вид Нью-Йорка под крылом самолета — трусливая попытка избежать догадки, чтобы не потерять друга. У меня больше не осталось ключей, не осталось неоткрытых замков. Лишь стиснутые кулаки, крошка зубной эмали на губах и ярое желание пристрелить одного сукиного сына. Я смотрел, как самолет ложится на аэродромный круг[36] и думал только об одном — как заставить змея говорить? Он — ничей. Если не посчитает зачем-то ему нужным — просто исчезнет в своих джунглях, работа в моем научном центре не предполагает его нахождения там — современные транспортные потоки доставят образцы флоры без его участия, а для отчетов есть Интернет.