сильным экипажам натаскивать слабые. Флотские ограничения дисциплины связи тоже никуда так и не делись, поэтому разговаривать в долгом патруле над пустой океанской гладью пилот и бортстрелок могли только между собой. Все решения исчисления координат и прокладки курса обучаемого экипажа подтверждали визуально – моргалкой, жестами и манёвром. Но до этого момента оставалось ещё вполне достаточно времени, чтобы в каждом самолёте могли вдоволь наговориться. Печально известная журналистка принесла на борт столько новостей, что пищи для разговоров хватило надолго. Устареть темы ещё не успели.

– Мегаконвой, – с наслаждением покатала слово на языке Питерзон. – Два мегаконвоя. Интересно, в стране остался на плаву хоть один мегатранспорт? Хотя бы импортный?

– В стране есть мегабеспорядок. Национальный, – ехидно откликнулась Тояма. – Два. Один зовут Армия, второй зовут Флот. Поэтому теперь мы прёмся за тридевять морей под чужую руку, хотя могли бы заниматься делом. Имперцы, говорят, новый мегалинкор в архипелаг притащили. Считай, плюс один у них, минус один у нас. Старые все на учёте, значит, из новья. Тёмная лошадка. И вместо того чтобы в три десятка только своих патрулей искать, куда этого поганца на стоянку воткнули, заняты мы полной ерундой.

– Так наш «Гетман» же не утонул? – скептически переспросила бортстрелок.

– Там порт снесло, – напомнила Юнона. – Весь. Дед рассказывал, когда в его годы обычная селитра долбанула, и то в миле от причала обрушилось всё, по крыши подвалов включительно. У «Гетмана» под боком одних боеприпасов на два корабля насыпали, взрывайся – не хочу! Плюс горючка. Плюс уголь. Плюс всё остальное. Пузырь из пыли и газа до подрыва наверняка выше мачт стоял. Так что можешь не сомневаться, на дне утюг наш сидит прочно. Другой вопрос, что с осадкой мегалинкора это почти не заметно. Но всё равно – пока старый экипаж из брандспойтов на корм рыбам отмоют, пока новый соберут, пока сам корабль от дна оторвут и осушат. Потом ремонт от года. Это если повезёт. Вот и считай.

– А хорошо бы так самим, – мечтательно сказала Питерзон. – Только представь: бросить семисоточку угольной крошки в бамбуковом корпусе с предподрывом, чтобы начинку в пузырь надуло шире линкора в миделе, и над самой палубой – бздыщь! Где мегалинкор? Какой мегалинкор? Нет, слушай, да?

– Пробовали, – оборвала Тояма на взлёте мечты напарницы. – Ещё до войны. Хотели для тяжёлого оркестра пятидюймовых длинностволок ПВО область гарантированного уничтожения миля на милю на тысячу футов рожать. Тётка у меня на синхронных радиозапалах какие-то невменяемые деньги тогда распилила. Государству по семнадцать пиастров штука уходили, тех ещё, почти без инфляции. Прикинь?

– И что? – жадно спросила Вероника Питерзон.

– И всё! – фыркнула Тояма. – Или угольную крошку распыляло так, что не взрывается, или она спрессована так, что разлетается кусками с палец размером – и всё равно не взрывается. Хотели на рвачку переходить с угля или на термит хотя бы, так у бухгалтеров получается, что при нынешних ценах на азот с алюминием самолётами-таранами с вертикальным ракетным стартом и то дешевле.

– Ну можно же, наверное. – Питерзон задумалась. – Как-то.

– Знаешь как – Стиллмановская премия твоя! – щедро пообещала Тояма. – Но пока что ни у кого без корабля селитры повторить ещё не получилось.

Вероника поморщилась. Жуткая передовица «Москвы сбоку» до сих пор легко вставала у неё перед глазами. Фотографию чудовищного, выше самых высоких домов, грибообразного облака дыма и хорошо заметной волны спрессованных обломков сопровождал ожидаемый заголовок: «Мирный порт уничтожен одной имперской бомбой!» В правом нижнем углу фотографии отчаянно держалась за голову растрёпанная, уже без лент, вуали и банта невеста – с безумными глазами и распахнутым в безмолвном крике ртом.

Запечатлевший чудовищный взрыв фотограф Эйтан Мунк, таки да, имел сомнительное еврейское счастье фотографировать свадьбу как раз в момент взрыва. Стоит отдать ему должное, после своего гениального кадра под откос моста он так и кувыркался в обнимку с камерой, так что некоторую часть свидетельства торжества для заказчиков всё же сохранил. Насколько любящая пара могла этому порадоваться с любовным гнёздышком в полосе тяжёлых разрушений – вопрос, конечно, пикантный.

В любом случае имперский новый мегалинкор на архипелаг вроде как пришёл. А вот конфедераты не дождались и старого. На каком этапе работ находились последние доделки в Белый флот, последнее время предпочитали даже по углам не шептаться. Ходили самые дикие слухи, что попытка замены оптических директоров огня гипотетически круглосуточными радарными имела в практической реализации такой ворох неожиданных проблем, что после выхода на огневые испытания борты к третьему залпу остались без любых средств управления огнём вообще.

– Три минуты до манёвра, – напомнила Вероника. Несмотря на болтливость, приборы она из поля зрения не выпускала, как и свою полусферу ответственности. Не то чтобы это имело особое значение настолько глубоко посреди бесполезной нейтральной океанской территории. Но пока над полусотней стояла Газель Стиллман, забыть о последствиях ошибки не получалось ни у кого. Слишком уж охотно и безжалостно к себе командир напоминала всем и каждому, что за такое бывает.

– Есть три минуты до манёвра. – Тояма вынула моргалку из креплений. – Ну-ка, где там наша кошка драная снова отстала? Про своё домашнее задание по навигации помнит ещё?

Вероника хихикнула. Да, в каюте Такэды в ту ночь присутствовали всего двое, да ни он сам, ни Пшешешенко ничего вслух не рассказали, но что именно произошло той ночью между командиром и его импульсивной подчинённой, знали все.

– А она что-то уже передаёт. – Вероника Питерзон всмотрелась за остекление фонаря. – …Восемь узлов. Курс два-пять-ноль. Атакую первой. Запрашиваю поддержку атаки по готовности. Да ладно?

– Лодка! – поняла Тояма. – Здесь «имперец»! На перегоне караулит, зараза, самую малость промахнулся!

Её «Казачок» послушно движению ручки управления скользнул вбок. Юнона торопливо завела его на хвост борту напарниц, вслед почуявшей добычу Рыси. В праве формально младшей подчинённой на первый удар и обеление репутации ни сама Тояма, ни её бортстрелок в этот момент даже не сомневались.

– Идём за тобой, удаление две тысячи, – отбила с моргалки Юнона. Самолёт Пшешешенко – Пщолы откликнулся коротким подтверждением с места бортстрелка, покачнулся и плавно сменил курс.

Заход на курс атаки в исполнении Рыси оказался настолько же идеальным, как и на тренировочные плавучие мишени на родине, над Семью озёрами. Теперь оба экипажа отлично видели цель внизу. Хищное вытянутое тело с двойным уступом рубки, передняя часть выше задней. От непогоды корпус потемнел чуть ли не до конфедератского «флотского синего». Здоровенная крейсерская лодка нагло рассекала на дизелях так, будто этот кусок океана находился в коронном наделе Янтарного трона.

– Стрелок готов! – доложила Вероника Питерзон,