– Я искренно, от всей души люблю ваших детей, – сказал сквайр. – Хотя, кажется, вы не отдаете мне за это должной справедливости.

– Я уверена, что вы их любите, – сказала мистрис Дель, – и мои дочери хорошо знают это.

– Как нельзя более я забочусь о том, чтобы пристроить их и доставить им средства к безбедной жизни. У меня нет своих детей, и потому детей двух моих братьев я считаю своими родными.

Мистрис Дель не сомневалась, что Бернард будет наследником сквайра, и никогда не думала, что ее дочери могут иметь какие-нибудь права на это наследство. В фамилии Делей всем было известно, что старший в роде Делей из мужского колена должен быть наследником всего имения Деля и всех денег Деля. Она вполне признавала всю законность такого распоряжения. Но ей казалось, что сквайр лицемерил, сказав, что любит и заботится о племяннике и двух племянницах как о родных. Бернард был им усыновлен, и никто не оспаривал у дяди права подобного усыновления. Бернард был для него все и, как наследник, обязан был во всем повиноваться. Дочери же мистрис Дель были для него не более того, чем могут быть племянницы для всякого дяди. Он не имел никакого права располагать их замужеством, мать в душе вооружилась и приготовилась вступить в битву за свою собственную независимость и за независимость своих детей.

– Если Бернард женится хорошо, – сказала она, – то, без всякого сомнения, это будет для вас большим утешением.

Этими словами мистрис Дель хотела дать понять сквайру, что он не имеет никакого права беспокоиться о супружестве других.

– Совершенная правда, – сказал сквайр. – Это было бы для меня величайшим утешением. А если бы он и Белл сошлись друг с другом, то, мне кажется, это было бы большим утешением и для вас.

– Бернард и Белл! – воскликнула мистрис Дель.

Никогда еще идея о подобном союзе не приходила ей в голову, и потому она, пораженная изумлением, осталась безмолвною. Она всегда любила Бернарда Деля, питала к нему более родственной любви, чем к которому либо из других Делей за стенами своего дома. Он был в ее доме как свой, ее дочери любили его, как родного брата. Но она никогда не рассчитывала на него как на будущего мужа Лили или Белл.

– Разве Белл не говорила вам об этом? – спросил сквайр.

– Ни слова.

– И вы никогда не думали об этом?

– Решительно никогда.

– Я так думал об этом очень много. Я думал об этом в течение нескольких лет, у меня давно задуман этот план, и если он не исполнится, то я буду очень несчастлив. Тот и другая для меня очень дороги – дороже, чем кто-нибудь другой. Если бы мне привелось увидеть их мужем и женой, я бы спокойно оставил им свое старое место.

Никогда еще сквайр не обнаруживал перед своей невесткой более теплого чувства, и никогда еще невестка не доверяла этому чувству с такою искренностью, как теперь. Она не могла не сознаться самой себе, что это неожиданное проявление теплой любви относилось и до ее дочери, и потому чувствовала себя обязанною выразить за нее свою признательность.

– Вы очень добры, если думаете о ней, – сказала мать, – очень добры.

– Я много, много о ней думаю, – сказал сквайр. – Впрочем это не идет теперь к делу. Я должен сказать, что она отклонила предложение Бернарда.

– Разве Бернард делал ей предложение?

– Так, по крайней мере, он сказывал мне, и она отказала ему. Быть может, с ее стороны это было весьма естественно, потому что она не привыкла смотреть на него, как на будущего мужа. Я не виню ее. Я не сержусь на нее.

– Сердиться на нее! Да едва ли вы можете сердиться за то, что она не влюблена в своего кузена.

– Я и говорю, что не сержусь на нее. Но мне кажется, она могла бы подумать об этом. Ведь вы не прочь от такой партии, не правда ли?

Мистрис Дель не дала сейчас же ответа, она начала обдумывать этот предмет и рассматривать его с различных точек зрения. С первого взгляда в нем было весьма много хорошего. Все местные условия были в его пользу. Относительно ее самой он обещал все, чего она желала. Он предоставлял ей возможность часто видеться с Лили, потому что, если бы Белл устроилась в старом фамильном доме, Кросби, весьма естественно, часто приезжал бы к своему другу. Она тоже любила Бернарда, ей представлялось, что если брак этот состоится, то между ней и старым сквайром восстановится доброе согласие и взаимное уважение.

– Ну, что же? – сказал сквайр, пристально смотревший в лицо своей невестки.

– Я все думала, – отвечала мистрис Дель. – Так вы говорите, что она отказала ему?

– К сожалению, это правда, впрочем, вы знаете…

– Я знаю, что это должно быть предоставлено ее произволу.

– Если вы хотите сказать, что Белл нельзя принудить выйти замуж за ее кузена, то, конечно, мы все это знаем.

– Я хочу сказать еще более.

– Что же такое?

– Что это дело должно предоставить ее решению, ни вы, ни я не должны в этом случае прибегать к убеждению. Если он сам может убедить ее, тогда…

– Ну да, конечно. Он должен убедить ее. Я совершенно согласен с вами, что он должен сам защищать свое дело. Но посмотрите сюда, Мэри, Белл всегда была послушна вам…

– Это правда.

– Слово с вашей стороны много будет значить в этом деле. Зная, что вам приятно было бы, если бы она вышла замуж за кузена, она будет считать своим долгом…

– Вот этого-то я и не в состоянии сделать.

– Дайте мне договорить, Мэри. Вы останавливаете меня и начинаете браниться, прежде чем я высказал половину того, что намерен сказать. Само собою разумеется, я знаю, что в нынешние времена нельзя молоденькую девушку принудить выйти замуж, но, сколько я вижу, они поступали бы в этом деле менее опрометчиво, если бы действовали не совсем по своему.

– Я никогда не позволю себе просить мою дочь выйти замуж за человека, который, может быть, ей и не нравится.

– Но вы можете объяснить ей обязанность хорошенько обдумать предложение, прежде чем сделать решительный отказ. Девочка должна быть или влюблена, или нет. Если влюблена, то она готова повиснуть на шее мужчины, как это и было с Лили.

– Она никогда не думала о замужестве, пока ей не сделали предложения.

– Теперь это дело решеное. Но если девочка не влюблена, она считает долгом уверять и клясться, что никогда не будет любить.

– Я знаю, что Белл ничего подобного не делала.

– Нет, делала. Она сказала Бернарду, что не любила его и не могла его любить, мало того, что она не хочет даже и думать об этом. Мэри, это факт, который я называю упрямством. Я не хочу принуждать ее, не хочу, чтобы и вы принуждали, но есть одно обстоятельство, которое для нее будет очень хорошо, – вы должны допустить это. Нам всем известно, что она в превосходных отношениях с Бернардом. Поэтому можно полагать, что они не будут ссориться и ненавидеть друг друга на всю жизнь. Она говорила, что очень любит его, что будет для него сестрой и другой вздор в этом роде.