– Славный будет шурин, – сказал Кросби про себя, когда затворилась дверь позади удалявшегося потомка фамилии де Курси, и потом снова принялся за перо.

Письмо должно быть написано, и потому он наклонился на стол, решившись во что бы то ни стало исписать лежавшую перед ним бумагу.

По мере того как письмо пробуждало в Кросби чувство любви, сердце его как будто согревалось, он старался быть нежным и, как льстил себе, искренним и откровенным. Несмотря на то, он некоторым образом сознавал, что приготовлял для себя способ увернуться от намеков своих на привязанность к большому свету, если только увертка эта должна быть безусловно необходимою. «Я старался, – сказал бы он тогда, – я боролся, употребляя все свои усилия, чтобы достигнуть успеха, но, как оказывается, я не способен для такого успеха». У меня нет намерения сказать, что он употребил в своем письме слова подобного рода умышленно, но, употребив их, он не мог избегнуть нарекания, что тут был своего рода умысел.

Кросби прочитал свое письмо, остался им доволен и решил, что голова его может быть свободна по крайней мере на сорок восемь часов. Каковы бы ни были его прегрешения пред совестью, он исполнил свой долг в отношении к Лили. С этой успокоительной мыслью он опустил письмо свое в почтовый ящик.

Мистрис Дель признавалась самой себе, что имела мало основания на надежду найти в доме Кросби счастье для своей последующей жизни. Ей нравился мистер Кросби, и она вполне полагалась на него, в Оллингтоне она достаточно узнала его, чтобы убедиться в том, что будущий дом Лили в Лондоне не мог быть для нее отрадным приютом. Он принадлежал к большому свету или по крайней мере обращался между людьми великосветскими. Он будет употреблять все свои усилия, чтобы увеличить свои средства, его жизнь будет беспрерывной борьбой не столько, быть может, для приобретения денег, сколько для приобретения тех вещей, которые могут доставить одни только деньги. Есть люди, для которых восемьсот фунтов стерлингов в год составляют большое богатство, и есть дома, в которые это богатство приносит все удобства жизни. Но Кросби не был таким человеком, и его дом не принадлежал бы к числу подобных домов. Мистрис Дель надеялась, что Лили будет счастлива с ним, и потому оставалась довольна его привычками и образом жизни, относительно себя она принуждена была признаться, что при этом замужестве ее дочь будет совершенно с ней разлучена. Отрадный приют, который она так долго усматривала впереди, и в котором надеялась провести остаток дней своих, должен находиться между полями и деревьями, а не в одной из лондонских улиц. Лили должна сделаться теперь лондонскою леди, но Белл все еще будет оставаться при ней, и все еще можно было надеяться, что Белл найдет для себя дом где-нибудь в провинции.

С того дня, как Лили объявила о предложении Кросби, мистрис Дель чаще и продолжительнее разговаривала с Белл, нежели с младшей своей дочерью, пока Кросби находился в Оллингтоне, это было довольно естественно. Он и Лили постоянно были вместе, между тем как Белл оставалась с своей матерью. Но и после отъезда Кросби в Малом оллингтонском доме сохранялся тот же порядок вещей. Это происходило не вследствие холодности или недостатка любви между матерью и дочерью, но потому, что сердце Лили было совершенно все занято ее женихом и что мистрис Дель хотя и дала полное свое согласие на брак, но только в некоторых отношениях чувствовала расположение к своему будущему зятю. Она никогда не говорила, даже самой себе, что Кросби не совсем ей нравится, напротив, иногда она старалась убедить себя, что очень любит его. Но все же, говоря по правде, это был человек, который не пришелся ей по сердцу. Он далеко не был человеком, который мог бы быть для нее ее сыном, ее родным детищем.

Мистрис Дель и Белл проводили вместе долгие часы, разговаривая о перспективе Лили.

– Странным мне кажется, – сказала мистрис Дель, – что Лили очаровал такой человек, как мистер Кросби, и что она его полюбила. Я не могу представить себе, как она будет жить в Лондоне.