Они выпили. Молчанов с некоторой опаской ковырнул холодец, черт его знает из чего они его делают, но тот оказался очень даже съедобен. Из любопытства отхлебнул он и щей. После такой дегустации он пришел к выводу, что его Нинка готовит ничуть не лучше этих цыган. Тем временем Колодников начал атаковать Люду.

— Люд, спой, а? Так мне нравится, как она поет, — пояснил он Молчанову. — Такой голос! Спой, Люда!

— Что говоришь, а? Гитары нет, как петь?! — возмутилась та.

Тут на пороге кухни появился еще один персонаж. Высокий парень с красивым, тонким лицом. Было в нем что-то даже иконописное, молочной белизны кожа, голубые глаза.

— О, Ворошилов пришел! — оживился Демидов. — Здорово, наркоман!

— Что ты моего мужа позоришь?! — закричала Люда, пытаясь, не вставая с табурета, стукнуть участкового ладонью по спине.

— А кто же он тогда есть? — засмеялся Демидов. — Наркоман он и есть. Эй, Ворошилов, как тебя там, Сашка, что ли? Сделай доброе дело первый раз в жизни, найди гитару.

Парень изобразил было на лице обиду, но после тихо сказанных Лялей пары фраз кивнул и покинул квартиру.

— Нет, Ляля, я вот при всех вас прошу, если это золото появится, дайте мне знать, хорошо? — перешел к основному делу Колодников.

— Да ну что ты говоришь, Андрей! — всплеснула руками Ляля. — Я же все понимаю! Это же совсем нелюдь какой-то, женщин душить и насиловать! А завтра он на мою Людку нападет, спаси господи? Или на внучку! Зачем нам его укрывать?!

Менты выпили уже по второй, когда появилсяВорошилов с гитарой в руках.

Пашка, брат Люды, тут же взял ее, пробежался пальцами по струнам, недовольно мотнул головой, взял со стола нож, которым Люда резала холодец, и подсунул его под деку. После этого он побренчал, подкручивая колки, а затем запел хрипловатым, вибрирующим, чисто цыганским голосом. Голос его не был силен или красив, но он брал чем-то другим, какой-то затаенной болью души.

Мама, я уехал в край далекий По этапу на край земли.

Ты прости за все своего сына, Замоли ты все его грехи…

Молчанов слушал и удивлялся. Он никогда не думал, что у цыган тоже могут быть такие вот, тюремные песни. Он-то думал, что они поют только про степь да волю. Пашка спел две песни, а затем на кухню просто ворвался еще один Лялин сын. Он был не такой черный, как его брат, высокий, стройный, с роскошными черными усами и открытым, даже красивым лицом.

— О, Лешка пришел! — обрадовался Колодников. — На, Леша, выпей и сыграй нам что-нибудь.

Опрокинув рюмку, Лешка закусывать не стал, а сел на табуретку напротив Молчанова и запел:

Прощай, моя любимая сторонка, Прощай, моя любимая жена!

Меня увозят в край далекий пароходом, Откуда возвращают не всегда…

Голос у Лешки оказался еще лучше, чем у брата. А уж когда после поднесенной рюмки запела Люда, у Молчанова перехватило дыхание. Вырывавшийся из ее худенького тела голос заполнил всю комнату — ему было мало этого помещения.

Она пела тоже что-то о тюремной цыганской доле, о воле, о сердце матери. Когда она закончила, Колодников протянул ей рюмку и умоляющим голосом попросил:

— Люда, спой что-нибудь чисто цыганское! На своем!

— Да вот еще! — отмахнулась та и притянула к себе проникшую на кухню девчонку лет шести. К ее появлению на свет Ворошилов вряд ли имел какое-то отношение. Слишком смуглой, черноглазой и черноволосой была эта дочь степей.

Концерт продолжался. Снова пел Лешка, потом он передал гитару брату. Тут Владимир заметил еще одну, сначала незаметную ему разницу между братьями. Пашка играл лучше Лешки, но при этом он был левша. Беря ту же самую гитару, он переворачивал ее наоборот, так что струны меняли свой порядок, и басы оказывались снизу. Как это у него получалось, участковый понять не мог. В детстве он сам немножко пробовал играть на гитаре, но смог освоить только три аккорда.

— Слушай, как это у тебя получается? — не выдержал и спросил он Пашку. — Ты же наоборот играешь? Вас кто-то этому учил?

— Нет, — засмеялся Лешка, — кто учить будет, просто смотрели, как отец играет, и все.

— Да ты что, знаешь у Пашки какая практика, — хмыкнул Демидов. — Всеми ночами зэкам играл, от отбоя до подъема. Ты второй раз, Паша, сколько лет сидел, восемь?

— Да, — кивнул тот. Отдав в очередной раз гитару, он теперь лузгал семечки. — Больше садиться не хочу.

— Я его сажал, — с довольной улыбкой сообщил Владимиру Демидов, — с Андрюхой вон. И Лешку тоже.

Теперь Молчанов уже ничего не понимал в этих странных отношениях. Менты и их бывшие и будущие арестанты сидели на одной кухне, пили водку, пели, смеялись над шутками друг друга. Между тем бутылка кончилась, Колодников достал деньги и отдал их маячившему на пороге Ворошилову. Минут через пять тот принес необходимый всем ингредиент веселья, и праздник продолжился.

— И часто у вас тут такие вечеринки? — спросил захмелевший, разомлевший душой Молчанов у сидевшего напротив Лешки.

— Бывает, — белозубо улыбнулся тот, — ну любим мы это дело, — признался он. — Как начнем — и весь вечер песни, пляски допоздна.

Тем временем Люда сдалась под напором Колодникова и перешла от тюремной лирики к цыганским песням, заунывным и печальным. Через полчаса уже понявший весь расклад Молчанов послал Ворошилова за «подкреплением». В конце этого импровизированного концерта Люда сказала:

— А теперь будет петь моя дочь!

Девчонка еще сильней прижалась к матери, но под аккомпанемент дядьки вступила в нужном месте. Пела она чисто, по-детски старательно выговаривая слова, но уже чувствовался и музыкальный слух, и перешедшая по наследству от матери сила голоса.

Эта песня окончательно добила Колодникова.

— У тебя деньги есть? — тихо спросил он Демидова. Тот пьяно качнул головой и ватными пальцами достал бумажник. Андрей вытащил из него сотенную и повел в коридор девчонку.

— Андрей, не балуй ребенка! Не балуй! — сердито закричала сначала мать, а потом и бабка юной певицы.

Но тот только отмахнулся от них, отдал деньги и начал мучать диск телефонного аппарата. Еще бренчал на гитаре Лешка, а Колодников заглянул на кухню и махнул ментам рукой:

— Поехали. Юрка уже, кажется, то золото в ломбарде нашел.

Молчанов так и ушел в полном недоумении. Он так и не понял, как же вести себя с этими цыганами. Да и вообще, что у него теперь за такая странная работа, то ли сажать цыган за продажу наркотиков в тюрьму, то ли пить с ними водку? А может, и то и другое?

У Юрия ушло минут пятнадцать на то, чтобы узнать адреса всех ломбардов, их в городе оказалось восемь. Но удача повернулась лицом к Юрию буквально в первой же легальной скупке золота. Небольшая комната на первом этаже панельного дома на памяти Юрия была и кафе-мороженым, и телеателье, и магазином. Теперь в ней расположился ломбард.