Я толкнула золоченую решетку, и она подалась вперед, неожиданно скрипнув. У меня сжалось сердце. С каких пор она начала скрипеть, такая легкая и ажурная?

Я медленно шла вдоль Северного партера. Парк облетел. Голые ровные кусты выглядели теперь почти убого. Деревья, казалось, бессильно поникли ветками вниз. Груды листьев лежали на аллеях, некогда старательно расчищенных. Теперь здесь никто ничего не убирал. Здесь лежала даже прошлогодняя листва – та листва, что опала тогда, когда здесь лилась кровь.

Версаль, залитый дождями, сумрачный, окутанный полурассеявшимся туманом… Комок слез подкатил мне к горлу, я трудно глотнула и сдвинула брови, сознавая, что сейчас мне нужно сосредоточиться на своих мыслях, а не предаваться сентиментальной тоске.

Я долго ходила по дорожкам вокруг гостиницы «Трианон». За мной неотступно следовала Маргарита – мрачная и задумчивая, как и я.

Величественная фигура богини Латоны все так же стояла на постаменте. Из множества версальских статуй я лучше всего запомнила именно эту. Но теперь мне казалось, что богиня выглядит странно посреди голого парка. Мрамор, испачканный грязью и дождями, бесстыдно белел в вечернем тумане. Нос у богини был отбит, а у подножия статуи лежали две навозных лепешки.

Вскоре я увидела и двух коров. Они бродили вокруг дворца и щипали остатки травы. Наверное, они принадлежали какому-то смотрителю… Я обернулась и снова посмотрела на статую Латоны. Стройная фигура богини белела все так же прямо, но на щеках дрожали капли дождя – Латона плакала.

Земля и влажные листья налипли мне на туфли, ноги у меня промокли, но я никак не могла уйти. У меня не хватало духу войти во дворец. Мне и так было слишком грустно. Я ведь знала здесь каждый уголок… Вот здесь на лужайке дамы, переодетые пастушками, разыгрывали сцены о Поле и Виржинии. Эта аллея всегда светилась иллюминацией. В этом фонтане можно было удить китайских рыбок… Теперь даже подходы к заглохшему фонтану заросли лопухами.

Фонтаны особенно напоминали о том, что Версаль мертв. Глядя на них, таких высохших и грязных, было странно вспомнить, как некогда над ними поднималась радуга, как мириадами брызг рассыпалась вода, как играли в ней золотые рыбки.

Я вышла на берег бассейна Нептуна, нынче затянутого тиной и ряской. Под кустами здесь бегали воробьи. Золоченые лодки теперь гнили на берегу. Пройдет зима, и от них останется лишь груда досок. Искусственные пещеры на одном из островков были разрушены чьими-то патриотическими руками.

В темноте я споткнулась о какой-то предмет. Он с грохотом протарахтел по гравию от толчка. Я наклонилась. К моему удивлению, это была маленькая кованая шкатулка, очень красивая, похожая на те, что делал на станке король и дарил потом придворным дамам. Как она оказалась здесь? Я пожала плечами.

Странный шорох раздался поблизости. Казалось, кто-то идет сюда. Я взглянула на Маргариту.

– Это, наверное, сторож, – сказала она.

– Пойдем отсюда скорее, Маргарита. Я уже все для себя решила.

Жак был рад, когда мы наконец вернулись. Он замерз, ожидая нас, и закутался по самые глаза в кожаный фартук.

– Ничего, мадам, дома отогреюсь, – сказал он довольно бодро, заметив, что я чувствую себя немного виноватой. – Ведь мы возвращаемся на площадь Карусель, мадам?

– Да, – сказала я, – только не домой.

– А куда?

– Во дворец Тюильри.

Жак и Маргарита пораженно уставились на меня. У них в голове не укладывалось, как жена левого депутата Собрания может поехать к королю и королеве.

– Гм, – сказала Маргарита. – А что скажет ваш муж?

– Мне это безразлично.

Гораздо сильнее я нервничала по другому поводу: я опасалась, что не смогу добиться приема. Мария Антуанетта так упряма и непреклонна, она запросто может выставить меня за дверь.

– Мой муж… – начала я нерешительно. Мне все же показалось, что следует учитывать и эту проблему. – Слушай меня, Маргарита, и ты, Жак. Жизнь моя теперь меняется. Вполне вероятно, я теперь буду часто, очень часто ездить в Тюильри. Ни одна живая душа не должна знать об этом, и, уж конечно, не должен знать адмирал. Если он узнает, я буду уверена, что предал меня кто-то из вас, не иначе.

Маргарита была так встревожена, что даже не оскорбилась последним замечанием.

– Что такое, мадам? Что еще вы задумали?

– Я возвращаюсь, Маргарита, просто возвращаюсь, и в этом ничего нет странного!

Карета летела как стрела. Мне было немного страшно, но я не останавливала Жака и не обращала нынче внимания на вздохи и ахи Маргариты.

Когда в девять вечера мы достигли площади Карусель, окна Тюильри были темны и лишь в двух из них горел свет. Я мигом оказалась на земле и зашагала к первым воротам. Свет факелов полыхнул мне в лицо.

– Эй-эй, мадам, – остановили меня гвардейцы. – Куда вы направляетесь?

Я замерла, только теперь уяснив, что у меня нет ни малейшего формального права на вход в Тюильри в такое время.

После разрыва с королевой я имела на это прав не больше, чем любая другая парижанка.

– Ну-ка, ступайте назад! Нечего здесь бродить по ночам, – сурово приказал мне гвардеец.

В эту минуту я увидела Лафайета, который после обычного ежевечернего доклада королю выезжал из Тюильри. Рискуя попасть под копыта лошадей его солдат, я бросилась к нему, ухватилась за стремя.

– Господин маркиз, умоляю вас, прикажите им пропустить меня!

Он удивленно уставился на меня, явно не узнавая, и я откинула назад капюшон. Несколько раз моргнув, он сдержал гарцевавшего коня и галантно спешился.

– Это я, генерал. Я приехала к королеве…

– Да, конечно… разумеется, я узнал вас, мадам де Колонн. Это имя задело меня. Я передернула плечами. Лафайет, ничего не заметив, поднес мою руку к губам.

– Вы, мадам, можете приезжать в Тюильри в любое время. Я только рад буду сделать ее величеству приятное. Но мне казалось, вы уже довольно долго сюда не ездили.

– Я была больна… И еще одна просьба, генерал, – вы позволите?

– Я заранее обещаю исполнить все, что в моих силах, – мягко произнес Лафайет.

– Вы… вы часто видитесь с моим мужем. Не говорите ему, пожалуйста, о том, что я приезжала сюда!

– Даю вам слово, мадам. Ваша тайна останется между нами.

Я не знаю, что он обо мне подумал. По крайней мере, главного я достигла: он махнул рукой своим гвардейцам, и они расступились, пропуская меня.

Я поднялась по лестнице, почти не освещенной, так что даже ступеньки приходилось нащупывать. Вообще за все время, что я шла по дворцу, мне не встретился ни один лакей, ни одна служанка. Неужели все уже спят? Мне не хотелось бы поднимать Марию Антуанетту с постели.