Лишь конец галереи, где находились покои королевы, был освещен несколькими свечами. О существовании люстр, казалось, все забыли.

Я приоткрыла дверь. В прихожей за столиком сидела моложавая темноволосая дама – госпожа Кампан, камеристка королевы. Увидев меня, она настороженно поднялась.

– Что вам угодно, мадам?

– Я хочу повидаться с королевой.

– Ее величество никого не ждет сегодня.

Ответ был так суров и непреклонен, что я поняла: камеристка исполняет волю королевы. Она была верна Марии Антуанетте до мозга костей и даже заслонила собой дверь, будто боялась, что я ворвусь силой. Я подумала, что мне следует любой ценой сломить сопротивление этой женщины. Я выпрямилась, вскинула голову и взглянула на нее так высокомерно, как еще в Версале знатные дамы смотрели на камеристок.

– Госпожа Кампан, если только вы не хотите для себя неприятностей, ступайте и доложите ее величеству, что пришла вдова принца д'Энена и очень просит аудиенции.

Камеристка исчезла за дверью, и вокруг меня на какое-то время воцарилась тишина.

Потом послышался шелест бархатных юбок, повеяло запахом вербены – любимых духов королевы. Белая рука в кольцах опустилась на ручку двери. Понимая, что ко мне вышла сама Мария Антуанетта, но от волнения еще не видя ее, я склонилась в таком низком реверансе, что почти коснулась коленями пола.

– Сударыня?! – Вопрос прозвучал холодно. Прием не обещал быть теплым. Но я смело подняла голову и взглянула на королеву. – Что вам угодно?

Глядя на нее ясными, широко раскрытыми глазами, я честно произнесла:

– Государыня, если только вы меня помните, если можете меня простить и если хоть в малой степени нуждаетесь в моих услугах, я пришла сказать вам, что готова служить… и что я в вашем распоряжении.

Лицо королевы осталось бесстрастным. Она громко и холодно сказала:

– Служить мне, сударыня, сейчас считается делом опасным. Вряд ли такая женщина, как вы, мадам де Колонн, может подвергнуть себя подобной опасности.

Я тихо проговорила:

– Я не мадам де Колонн, государыня. Я дочь принца де ла Тремуйля, и у меня нет иного имени.

Что-то изменилось в лице королевы. Какой-то миг она стояла неподвижно, потом внимательно взглянула на меня, словно пытаясь понять, и когда ее глаза встретились с моими глазами, в которых тогда были лишь правда и боль, брови королевы уже не хмурились.

Пораженная, я видела, как поднялась ее рука и потянулась в мою сторону.

– Ваше величество… могу ли я верить?

– Не следует заставлять меня ждать, Сюзанна, – произнесла она, и голос ее прозвучал мягко.

Еще не понимая, почему все прошло так гладко, я подошла и, опустившись на одно колено, поднесла руку Марии Антуанетты к губам. Это длилось всего лишь миг. Королева наклонилась ко мне, и я сама не помнила, как оказалась в ее объятиях. На этот раз это были объятия не королевы, а подруги.

– Я ждала вас. О, как вы мне были нужны! Я знала, что вы вернетесь… Ну, позвольте же мне поцеловать вас, моя дорогая!

…Я уходила из Тюильри, ощущая, что исчезла в моей душе пустота, мучившая меня так долго. Я избавилась от всего тяжелого и стыдного, я отреклась от своего позора. Несколько месяцев я была оторвана от родной стихии. Теперь все должно было измениться.

Я больше не любила Франсуа.