– Надежду и обещание.

Она усмехнулась. Горько.

– Да уж.

– Надежду на то, что могло быть, и обещание разделить это с тобой.

Должно быть, Одри устала, потому что расслабилась довольно быстро. Задумчиво кивнула.

– В дальних уголках моей памяти… – Моя жена махнула рукой, охватив жестом весь сад. – До всего этого.

Я попытался разговорить ее.

– Как дела? Ты в порядке?

Наверно, не так уж она и устала. Щелкнула своим пультом, активировала защиту, спряталась за маской холодности и не ответила.

– Ди говорит, что ты все же решился, что позвонил.

– Ты имеешь в виду – сегодня?

– Заявился вчера вечером, такой чудной. Мы с ним долго разговаривали. Он сказал, что ждет не дождется, когда все это увидит. Сказал, что критики заткнутся навсегда.

Я рассмеялся.

– Не уверен, что они могут заткнуться навсегда, но, возможно, притихнут.

Одри кивнула:

– Тебе виднее.

Ясно, пока еще не вычислила, и он тоже.

– Деталями займутся Вуд и Родди. Шоу должно получиться то еще.

– Родди. – Она покачала головой и повернулась ко мне. – И где закончишь?

Меня больше интересовал сад.

– Не знаю. Я попросил Вуда взять пару раундов звонков, потом поговорим. А где – это, в общем-то, неважно.

Одри села на скамейку напротив, вытянула ногу, провела пальцами по черной, как деготь, земле.

– Ему нравится вся эта телефонная гарнитура.

Я ухмыльнулся:

– Ага.

Если душа моя жаждала воды, и последние двенадцать лет были пустыней, то эти минуты стали оазисом, и я стоял под водопадом.

Упивался.

Некоторое время мы сидели молча. Солнце медленно освещало мир. Колибри проносились над нашими головами, словно истребители. Голуби, перекликаясь, рассаживались на стенах.

– Мне нравится здесь, – сказала Одри, не столько мне, сколько всему свету.

Окошко закрылось, и я почувствовал это.

– Можно мне сказать тебе кое-что?

Жена посмотрела на меня, и я не увидел в ее глазах ни злости, ни гнева. Только одинокую, сломленную девушку. Она ждала.

– Я только хочу сказать, что мне очень жаль, и я люблю тебя.

Она моргнула.

– Это твоя исповедь?

– Сегодня я люблю тебя больше, чем в тот день, когда мы поженились. И я правда очень сожалею, что с нами случилось такое, с тобой, с нашей жизнью.

Одри снова кивнула, но ничего не сказала. То ли слишком устала, чтобы спорить, то ли ей нужен был этот нежный миг, один между десятками тысяч, угрожавших убить ее. Я поднялся и посмотрел на сад – через нее, через тот единственный миг в нашей жизни, когда весь мир был прав. Мысль сорвалась на кончик языка. Я подержал ее там, не зная, стоит ли выпускать дальше. И решил – стоит.

– Ты ведь знаешь, что я не назвал тогда комбинацию?

Одри растерянно взглянула на меня.

– Что?

Я обвел рукой сад.

– Это… это не то, что я объявил в хадле.

– Не то?

– Нет. – Я сунул руки в карманы и направился к лестнице. И даже успел сделать пару шагов.

Голос у нее был такой мягкий.

– Но ты изменил построение на линии. – Одри кивнула. – Это есть на видео. Ты изменил игру на линии.

Я улыбнулся.

– Ты просто видела, как я менял игру на линии, но Родди и Вуд сыграли не то, что я сказал. – Я покачал головой. – Я хотел, чтобы они думали, будто я изменил тактику, исходя из их построения, думали, что они накроют меня. Именно этого ждал противник, но все это было только прикрытие. Вот так Родди и открылся. Только они с Вудом знали, в чем дело.

Она посмотрела на меня ошарашенно.

– Но откуда они знали?

Я повернулся.

– Утро после проигранного чемпионата? Ты разбудила меня, сменила график тренировок. Мой и Вуда с Родди. Я придумал это в то утро.

Моя жена задумалась.

– Хочешь сказать, они уже тогда знали про последнюю игру следующего сезона?

Я отвернулся и зашагал прочь.

– Мэтью? – догнал меня ее голос.

Я остановился.

– Ты спланировал последнюю игру сезона еще до начала самого сезона?

– Да.

– Но почему?

– Потому что иногда другая сторона лучше. Сильнее. Быстрее. Я знал, что так будет, что они могут побить нас, поэтому и дал каждому из нас троих задание. Мы отрабатывали это все лето, весь сезон. Вуд должен был дать мне четыре секунды. Точка. Родди знал, в каком именно месте зоны защиты он должен оказаться, сколько сделать для этого шагов, сколько времени ему понадобится и как высоко он должен выпрыгнуть. А еще я знал, как высоко могут прыгнуть защитники. Так что я знал, с точностью до дюйма, где должен быть мяч, и Родди тоже это знал. То, что мы разыграли годом раньше, сработало годом позже. – Я помолчал. – Великий квотербек велик не потому, что у него самые сильные руки и самые быстрые ноги, а потому, что он умеет предвидеть и читать защиту. Это единственное, чему нельзя научить.

Одри посмотрела в сад, растерянная и смущенная. Детали складывались одна за другой, а когда сложились, челюсть у нее слегка отвисла. Она сидела молча, с проступающим на лице выражением изумления, и когда я повернулся, в глазах ее мелькнуло что-то вроде надежды.

– Мэтти?

Я впустил это слово внутрь себя, и оно, проскользнув, отдалось эхом и мягко улеглось рядом с моим сердцем.

– Да?

– Ди умеет читать защиту? – спросила она материнским, заботливым и немного настороженным тоном.

– Лучше, чем я в его возрасте, но он молод и не ожидал того, что пришло. Это застанет его врасплох.

Одри прикрыла ладонями рот, пряча улыбку, но не смогла скрыть слезы.

Я повернулся и пошел. На башне пробили часы.

Через час меня разбудил Рей. Я протер глаза и вышел на веранду, где он предложил мне чашечку кофе. Я знал, что он делает, да мы оба это знали: он прощался. Мы сидели, положив ноги на перила, дули на кофе и несколько минут молчали.

– Мне будет недоставать Ведра, – сказал я наконец.

Он кивнул.

– А мне жаль, что не увижу больше тебя на нем.

Я взглянул на него.

– Поможешь Одри с…

Рей поднял руку.

– Как думаешь, кто в первый раз отвез его к стоматологу? Кто учил вождению? Купил первую пару бутсов? Устроил на работу в бакалейный? Ставить точку пока не собираюсь.