— Почему они не слушаются? — спросил Уилл у Вангчука.

— Ты должен сказать им, куда ехать!

— В Рим! — крикнул Уилл.

Собаки рванули с места так резко, что он упал обратно на сидение.

Уиллу никогда раньше не доводилось кататься по снежным холмам с такой скоростью. Снег ослепительно блестел на солнце. Чтобы рассмотреть дорогу впереди, ему приходилось поднимать голову. Он думал: «Наверное, я сейчас похож на Вангчука». Упоительно свежий морозный воздух резал легкие. Местность была очень живописной: вокруг возвышались укрытые снежными шапками, голубые горы. Между ними виднелись островки зелени — долины, поросшие кустарником. Детям казалось, что они плывут по небу.

— Разве это не чудесно? — восхитился Уилл.

Корделия улыбнулась. Уилл подумал, что она расслышала его слова в гудении ветра. Корделия выглядела просто восхитительно: ее шуба переливалась на солнце, пышные волосы развевались. Уилл подумал, что не встречал никого красивее нее.

Сани Будды так круто развернулись, что детей вдавило в кресла. Словно собираясь перемахнуть через обрыв, сани неслись к краю обрыва. Собаки не снижали скорости. Они были настоящими профессионалами.

Вой ветра, скрип снега под полозьями и бешеная скорость — казалось, будто время остановилось. Солнце слепило глаза, и дети уже не могли сказать, как далеко они уехали и как долго продолжался их путь.

И тут произошло нечто удивительное.

Когда Великие Сани развернулись, волосы Корделии попали Уиллу в лицо и защекотали нос. Он громко чихнул. И вдруг горы начали чихать в ответ.

Звук отразился от горы, которая стояла впереди: апчхи!

Затем от горы позади них: апчхи!

И от горы сбоку: апчхи!

Эхо металось повсюду… И тут Уилл увидел, как слева с вершины горы катится снежная лавина. Она казалась черным пятном на белоснежном склоне. Огромная волна снега неслась в их сторону.

— Ла… — закричал Уилл.

— …вина! — подхватила Корделия.

Лавина спускалась по склону, словно плывущее вниз облако, под которым они могли погибнуть. В это не верилось, ведь это был всего лишь снег. Лавина медленно съезжала, стремительно разрастаясь. Уилл никогда не видел ничего более страшного.

Он взмахнул поводьями, подгоняя собак. Может быть, еще удастся спастись! Но снежная стена неумолимо приближалась к ребятам. Через несколько минут они будут погребены под снегом. Собаки развернулись и рванули прочь…

Прямо к обрыву.

— В другую сторону! — закричала Корделия.

— Я пытаюсь! — прокричал в ответ Уилл. — Но эти собаки… они сами ведут сани!

Ребята вцепились в поводья, натягивая их изо всех сил, но собаки бежали к обрыву. Огромная стена снега уже готова была поглотить их…

Как вдруг Великие Сани Будды взлетели с горы.

Происходящее дальше Уилл помнил с трудом: Корделия закрыла глаза и крепко обняла его, снег водопадом обрушился с горы, солнце слепило глаза.

Но отчетливее всего он помнил то, что происходило с собаками. Это было очень красиво, совсем не так, как в тот раз, когда Ведьма Ветра меняла свой облик под звук ломающихся костей. Шерсть у собак встала дыбом, и… за спиной у них развернулись огромные меховые крылья.

— Этого просто не может быть! — воскликнула Корделия.

Теперь Уилл прекрасно понимал, почему псы в упряжке стояли так далеко друг от друга — чтобы, когда понадобится, они могли полететь. Собаки перебирали лапами, словно бежали по воздуху, и, взмахивая крыльями, летели над расщелиной в горах.

— Так вот они какие, эти особенные возможности, — выдохнув заметил Уилл. Корделия в ответ крепко сжала его руку.

Через несколько часов белые вершины гор с темными склонами сменились зелеными холмами. Затем Уилл заметил что-то на земле.

— Разве это не… — удивленно спросила Корделия и, вглядевшись, сама же ответила: — Похоже, что да. Возможно, лавина была тем самым швом между двумя мирами, в который попал танк.

— Здравствуй, Дом Кристоффов, — помахал рукой Уилл. — Рад снова тебя видеть.

В этот самый момент Брендан проснулся в камере и тут же позвал своих сестер: Делия? Нелл? Ему казалось, что все, случившееся с ним, было кошмарным сном.

— Уилл? — продолжал он, оглядываясь вокруг… и тут он наконец очнулся, вспомнив события вчерашнего дня.

— Не пугайся, — прозвучал голос Оципуса. — Это всего лишь я.

Брендан услышал щелкающий звук и увидел огонек над своей головой. Зажигалка Уилла! Оципус поднес пламя ближе к лицу, и окружающее стало выглядеть еще более жутко.

— Где я? — спросил Брендан. — Что произошло?

— Под ареной, в лазарете, — пояснил Оципус. — Сюда относят раненых гладиаторов. Но ты не получил ни одной раны. Ты потерял сознание прямо посреди боя. Я в жизни не видел такого жалкого выступления.

Император погасил пламя. Вокруг снова стало темно. Брендан почувствовал, как что-то капает ему на лоб, и с ужасом понял, что это пот Оципуса. Мальчик попытался подняться, но тут заметил, что привязан к каменной плите.

— Давно я здесь? — спросил Брендан.

— И дня не прошло, — ответил Оципус. — Довольно позорного дня, надо заметить. Слухи о твоем поражении разнеслись по всему городу. Ты ведь — генерал Брендан, укротитель львов. Тебя увенчали великой славой победителя. Все только и говорили о тебе до того момента, как появились «нацисты». И даже тогда нашлись те, кто заявлял, что только ты сможешь с ними сразиться.

— Но они уехали из города, как я вам и говорил, Величайший Император, — начал оправдываться Брендан и вдруг решил больше не врать. У него появился шанс начать новую жизнь. В груди стучало сердце, он мог дышать. «Должна быть какая-то причина, по которой я все еще жив. Пока человек жив, он не должен терять надежды. Кто мне это говорил? Уилл? Да, он, — думал мальчик. — С этого момента я буду жить по-другому. Я выберусь отсюда и разыщу Нелл и Делию, и мы вернемся домой. И тогда я скажу маме и папе, как сильно я их люблю».

Оципус снова щелкнул зажигалкой, напугав Брендана.

— Поставь себя на мое место. В последнее время у тебя это хорошо получалось. Я показал всем великого гладиатора, который оказался вруном и шарлатаном. Теперь мой народ шепчется у меня за спиной, сомневается во мне, я теряю его доверие. Ходят слухи, что меня хотят свергнуть!

— Если бы я был на твоем месте, — заметил Брендан. — Я бы отменил гладиаторские бои.

— Почему?