— Была. Вчера.

— И что? — хором спросили ее Аня и Юлька. И даже Кешка что-то мявкнул по-своему.

— И все! Беременная. Четыре месяца как беременная!

Абсолютно очумевшие подруги смотрели на Катерину и решительно ничего не понимали. Если она беременна от Лехи Васильева, а больше, понятное дело, она ни от кого беременной быть и не могла, то это уже четыре месяца. Ну да, четыре! И первое шевеление плода как раз в четыре случается. Но тогда как же так она умудрилась все это время ни по каким приметам ничего не заметить? И с физиологической точки зрения никакой беременности быть не может: вон календарь настенный достаточно посмотреть — знаменательные «красные дни» кружочками обведены. Все четко.

— Я рассказала врачихе про это. А она говорит, что из-за моих переживаний это вполне могло быть! — Катерину было не узнать, она просто светилась от счастья.

Ребенка Катя, конечно, хотела, особенно от Игоря-Кузнечика. Но вот он…

Не то чтобы он так вот категорически не хотел, но и не был в восторге от этой мысли. И Катя, поумоляв его в свое время, отступилась. Забеременела она незадолго до его гибели. У них тогда все очень плохо было: Игорь уходил в глубокое запойное подполье чуть ли не каждый месяц. Понятно, что новость не привела его в восторг. Он вообще был далек от мысли заниматься детьми. Наверно, нельзя его за это винить, потому что каждый этот непростой вопрос решает сам.

Катя, как не было ей жалко и больно, сходила тогда на аборт. Игорь ее утешал потом, говоря при этом какие-то пустые слова о том, что они еще такие молодые, что нужно еще пожить для себя, что «будет еще у них этих детей…».

Катерина спинным мозгом чувствовала, что никаких детей с ним у нее никогда уже не будет. А через два месяца у нее не стало и Игоря. Она потом горько жалела о том, что послушалась его. Она бы вырастила маленького и одна, и память живая о Кузнечике бегала бы по дому. Но… Все это было потом.

Васильев сразу сказал Катерине, что детей у него нет, что, вроде, в семье были какие-то проблемы, но она не очень прислушивалась к его словам. Они так мало были вместе, что ей было не до выяснения этих подробностей. Да и планов никаких на совместную жизнь они не строили. Но вот то, что рассказала ей девушка Таня, и то, что случилось с ней, никак не укладывалось в единую схему. Этого быть не должно! Но это есть! И это не ошибка. Потому что уж неизвестно, что там видела врач, какие «ручки-ножки-головку», но то, что чувствовала сама Катерина своими собственными руками минувшей ночью, сомнений в ней не оставило.

— Девочки! У нас будет маленький!

— Ладно, хватит прыгать! — осадила Катерину опытная в этих делах Юлька. — И вообще — веди себя теперь соответственно, все-таки без пяти минут мать! Давай выкладывай, что это за «девушка Таня» и что она такое рассказала тебе.

— Ой, девчонки! Если бы не беременность моя, то я, наверно, с ума бы сошла от того, что узнала. А сейчас мне просто все равно! — сказала Катерина, четко разделяя по слогам свое «все равно».

Она рассказала про встречу с Танечкой, про разговор, который у них состоялся, вернее, передала монолог незнакомой женщины. Из него следовало, что у Лехи Васильева в больнице случился роман. Правда, Танечке надо отдать должное, она, пожалев Катерину, на глухопятого напраслину не возводила, призналась, что сама втрескалась в него по уши, пыталась склонить его к любви, да все не получалось. А он всячески сопротивлялся. А однажды, когда он был слегка подшофе, она его и взяла в оборот.

Аня и Юлька охали и ахали, слушая Катерину. Юлька, конечно, через слово вставляла, что все они «кобели проклятые», на что Катерина слабенько возражала, мол, что понимает, что с любым случиться может, оправдывала Леху. А уж когда в рассказе своем Катерина добралась до того, как Танечка прикатила к Васильеву в Германию, тут Юлька переключилась на нее. Слышала бы Танечка, какими «титулами» наградили ее!

— В общем, беременность моя липовая не прокатила, — сказала тогда Татьяна Катерине. — Брат-то повелся, все просил меня не рассказывать больному, да тот и сам как-то догадался. Я разговор их подслушала. Они громко говорили, а я за дверью стояла.

Из разговора того и узнала, что детей у Васильева быть не может! И все это он может подтвердить хоть сотней анализов. Ну, я и сама медик. Да и психолог неплохой. Были бы у него сомнения на этот счет, он бы по-другому с братом говорил, тем более без свидетелей. А тут он ни секунды не сомневался — нет и все! Поэтому я даже рада, что разговор тот подслушала. По крайней мере, точно знаю, что он не врал в тот момент, не на мои уши был рассчитан их разговор.

— Ну а нам теперь что прикажешь про тебя думать? — спросила Юля у Катерины. — Надеюсь, у тебя, тихушница ты наша, никого, кроме твоего глухопятого, не было за это время?

— Да ты что, Юль! — одернула ее Аня, но Юлька отмахнулась:

— А что?! Все бывает! Я ведь не осуждаю, просто отцовство надо выяснить, а то будет, блин, сын полка!

— Ничего не надо выяснять. — Катерина серьезно и четко сказала. — Отец моего ребенка — Васильев Алексей Павлович. А уж как это у него получилось — не знаю. Загадка природы…

— Или дар Божий. — Анечка ясными глазами смотрела на Катерину. — Кать, ты такая счастливая! Я так рада за тебя! Все хорошо будет. А раз так получилось, то и тем более теперь уже все хорошо будет у вас.

— У нас… У нас сейчас все совсем не хорошо… — Катерина комок проглотила. Едва вспомнила она Васильева, как радость ее слегка отступила.

— Да, ты папашке-то, кобелищу этому, звонила? — Юлька хотела было прикурить, да передумала, уважительно посмотрев на несуществующий Катькин живот. Нельзя крохе дымом дышать, уж лучше она потерпит.

Катерина вздохнула:

— Звонила…

— И? Ну, что ты тянешь-то? Он что, паразит, не рад?

— Юль, ты выражения-то выбирай! — осадила ее Анна, сделав подружке, скорой на расправу, «страшные» глаза.

— Звонила. Это еще до того, как я узнала, было. Я хотела сказать ему, что со мной эта Таня его встречалась… Я думала, что он скажет, что все это не так, что меня обманули, что он не мог и так далее. Я бы поняла, что врет, но пусть бы это было так. Но он… Он, девочки, сказал, что все это правда.

— И что? С чем расстались-то?

Катерина рассказала, что положила трубку, что не могла больше ничего слышать, не могла звонить, разговаривать, что внутри у нее упало все. Как будто там, наверху, кто-то сказал: «Вот и все!»

— Ну ни фига себе «все»! У них ребенок будет, а они тут — «все»! Звони давай ему, кобелине этому! Пусть готовится пеленки стирать и кашу учится варить!

— Не могу звонить… — Катерина сникла. Она чертила ноготком узоры на столе. — Я, девочки, телефон его стерла, отовсюду вычистила… После этого разговора сразу.

— Ну и? У тебя что, он только тут и был?

— Только тут и был… Да и не хочу я сама звонить. Все-таки он должен первым сделать этот шаг. Он сделает, я знаю. Мне даже Таня эта сказала, что он любит меня.