– Тебе спасибо, Петя.

Глаза его потухали, он забился в агонии. Я прижал его голову к себе, крепко, насколько смог. Держал, пока не перестало тело биться. Положил голову на землю, закрыл глаза. Ему. Потом свои глаза закрыл окровавленной рукой.

Когда открыл глаза, передо мной стояли Громозека, Авторадио и Крыс.

– Догнал?

Он кивнул, тяжело дыша.

– Добил?

Опять кивнул.

– Слушай мою команду: всех убитых раздеть, собрать все оружие, боезапас, съестное, амуницию. Исполнять!

Подчинились.

– А с этим что делать? – спросил Авторадио из кузова. – Добить?

– Я тебя сам щас добью, сука! Он тут главный! Беречь, как зеницу ока! Я понятно объясняю?

– Хорошо играют, – сказал Громозека, присаживаясь на корточки перед предателем и заглядывая мертвому в глаза.

– Считаешь? – мысленно спросил я его.

– Считаю.

– Кто?

– Думаю – все. Прошлый раз разбежались, хорошо груз не добили. Должны были сделать выводы.

– Логично.

Громозека хмыкнул, провёл рукой по лицу предателя, закрывая глаза убитому. Глаза закрылись! Какой же ты тогда глюк! Глюки так не умеют!

– А кто? – спросил Громозека, переходя к следующему предателю, вынутому Авторадио из кузова машины.

– Разберёмся, – вслух сказал я.

– Что? – обернулся Крыс.

– Сапоги этого рыжего – мои.

Крыс пожал плечами, стянул сапоги, поставил передо мной. Я сел, разулся, стал одной рукой заматывать портянку. Крыс метнулся ко мне, чтобы подшестерить, но я пнул его:

– Делом займись. Времени у нас мало.

– На машине поехали? – спросил летун.

– Петя-Апостол двигло прострелил. Из трёх пуль только одна попала в конвоира, а две – в двигатель. Как специально. Как можно из кузова радиатор и топливную систему пробить и разбить трамблёр?

– Трамблёр?

– Наверное. Я не сильно разбираюсь в движках. Я – пехота. Одним словом – машина была негодной. Из ремней соорудили перевязи, чтоб тащить носилки с товарищем не на руках, а на перевязях через плечи. И пошли.

– Какое направление выбрали?

– На восток. Шли дотемна.

– А надо было куда?

– На юго-запад.

– Откуда знаешь?

– Товарищ Пяткин подсказал.

– Он научился говорить?

– Нет. Одна рука у него работала, а пальцем ткнуть в нужную сторону ему было не трудно.

– Тогда почему восток?

– Простые и прямые дороги приводят только в задницу. Не упрощать же жизнь нашим кураторам?

– Ты уверен, что они были?

– Думаете – паранойя? И я так думал. А теперь точно знаю, что был прав.

– Они вас преследовали?

– Ну что вы? Нет, конечно. Так, пасли издали.

– Почему?

– А зачем им светиться? Оба моих спутника регулярно «следили». Оставляли метки.

– Ты это видел и ничего не сделал, не пресёк?

– А потом тащить Пяткина одному? Одной левой?

– Так ты и привёл их туда, куда им было нужно?

– Пяткин просил побыстрее. Он меня заверил, что на месте разберёмся с любыми преследователями.

– И ты ему поверил?

– А что мне оставалось? Или поверить ему, или прибить на месте. Иначе вместо меня его доведёт другой. А надо было решить вопрос окончательно.

– И как решить это «окончательно»?

– Ну, слушайте.

Сфинкс уверенно показывал мне на запад. Идём мы, идём! Успокойся, афрокотёнок.

– Куда идём мы с Пятачком? Большой, большой секрет, – бубнил я, перебирая ногами почти на автопилоте.

– Жрать охота, – вздохнул Авторадио. Категорически не умеет молчать человек.

– Не ной, – ответил я ему.

Зря я пришельца Пяткиным окрестил. Надо было Пятачком. Большой плюшевый, деревянный на всю голову, Медведь есть, должен быть Пятачок.

– Командир, может, я сбегаю, поищу чего пожрать?

А вот и Кролик. А вот топает ослик Иа, только он уже имеет статус Крыса.

– И засветишь нас всех?

– Засвечу?

– Выдашь наше местоположение.

– Не, не выдам. Смотри, командир, коровья лепёшка. Хоть и старая, но всё же. Значит, где-то тут жильё, люди.

– И нелюди. Полицаи, изменники, немцы.

– Так, я одним глазком.

– Как с тем водилой?

Там получилось вот что – не добил Авторадио шофера. Хорошо, что я повёл отряд именно в ту сторону, куда бежал водила-предатель. Собственно, потому и пошли в ту сторону, хотя сфинкс показывал в противоположную.

– И где тело?

– Тут был.

– Раздолбай! Найти, добить! Нет, сюда тащи. Никакого к тебе доверия, дерьмо собаки!

А в разведку надо бы кого заслать. Мне самому? Я и так еле-еле. На силе воле пру. Авторадио – раздолбай. Крыс – ссыкло. Может, Пяткина-Пятачка? Смешно.

Громозека! Ну-ка, иди сюда! Чё ты ломаешься, как лярва после операции по восстановлению плервы? Бегом! Или как там у вас, призраков, называется повышенная передача?

– Привал, гля, – застонал я, сползая по дереву на стылый ковёр палых листьев.

Посидел с закрытыми глазами, потом ухмыльнулся:

– Авторадио, так ты говоришь из казаков?

– Ага.

– За веру, царя и Отечество?

Авторадио засопел, чуя подколку.

– Что ж ты Отечество не пошёл защищать?

– Отечество? – удивился он. – Красных?

– А красное – не Отечество?

Авторадио опять засопел. Потом пробурчал:

– Они казаков репрессировали.

– Ох, какие мы слова запомнили! И кто тебе это слово подсказал? Репрессировали. Только казаков? А ты мне не подскажешь, Будённый, Чапаев – не из казаков? Нет? А-а, они из других казаков, понял. У нас же их несколько видов. Красные, черные – да? Опора престола, гля!

– Так нет же престола!

– Это куда это он делся?

Авторадио даже растерялся.

– Если царя нет, это вовсе не значит, что Родину теперь можно предать, с врагом якшаться, – усмехнулся я. – А как ты думаешь, после того, как станет известно, что немцы сформировали из казаков целые конные корпуса, что будут пацанята-казачата писать в графе «национальность»? Казак? Нет. Им западло будет. Русскими станут. Не красные провели расказачивание, а сами казаки, когда затеяли мародёрство под шумок свержения царя, на своей же родине.