— Доложите вашим господам, что я прислан майором де Тремом, — сказал он.

Старый фламандец оставил его бесцеремонно посреди двора и вошёл в замок. Виконт прождал его минут пять и в это время ему показалось, что один из встретившихся ему незнакомцев расхаживал перед воротами у подъёмного моста.

Домоправитель вернулся и знаком пригласил его войти. Они поднялись по ветхой лестнице, взошли на первый этаж по шатающимся ступеням и прошли целый ряд запущенных комнат, которые выходили окнами на длинный балкон.

Остановившись перед тяжёлой портьерой, проводник виконта сказал ему: «Войдите», и ушёл.

Анри приподнял занавес. Взору его представилась круглая комната со средневековою мебелью и шпалерами из толстой шёлковой материи. Свет в комнату поступал из готического окна. У громадного камина с кариатидами и гербом, в котором горел целый пень бука, сидело в большом кресле с резьбою какое-то существо, наводящее ужас.

Длинные белые волосы обрамляли его исхудалое лицо иссиня-бледное и безжизненное, как у покойника. Тело его казалось окостенелым трупом. Но всего более наводил ужас его неподвижный взор, который горел каким-то синеватым огнём, тогда как губы его, почти скрытые белой как снег бородою, не раскрываясь, произносили по временам непонятные слова.

У ног этого живого мертвеца на бархатной подушке сидела белокурая молодая девушка, причёска которой придавала ей вид ребёнка, густые шелковистые волосы вились локонами вокруг её головы. Опущенные длинные ресницы оттеняли пленительной томностью её огненный взор. Нежный, несколько бледный цвет лица смягчал оттенком женственности её правильные черты почти слишком строгой красоты. Светло-серое атласное платье оставляло обнажёнными её белую шею, полные плечи и прелестные руки и обрисовывало её изящный стан.

В старике Анри узнал Норбера Лагравера. В молодой девушке, поэтическом олицетворении красоты, он узнал ту самую Валентину, которую хотел вырвать из рук гнусных разбойников. Однако теперь она ему казалась кротким ангелом, тогда как при первой встрече она представилась ему героиней.

В смущении, в восторге, уничтоженный внезапной мыслью о том, как трудно ему будет объяснить причину своего появления, он стоял неподвижно на пороге двери, олицетворяя, по-видимому, человека из рассказа, превращённого в статую при взгляде на неземную красоту бессмертной богини.

алентина де Нанкрей услышала лёгкий шелест портьеры, опустившейся за виконтом, и видя, что он не подходит, сделала нетерпеливое движение.

— Ну что же вы стоите молча и неподвижно у двери, господин посланник, разве вы опасаетесь, что пол разверзнется под вашими ногами? — сказала она и, усмехнувшись, показала два ряда жемчужных зубов.

Он сделал несколько шагов вперёд, но всё ещё молча и задыхаясь от волнения. Наконец Валентина подняла на него свои большие глаза, как будто удивлённая его продолжительным молчанием.

— Говорите же! Чего желает виконт де Трем? — спросила она, но едва успела произнести эти слова, как быстро встала, подошла к мнимому купцу, покраснела и опустила глаза.— Вы один из тех, кто защитили меня в Нивелле, один из братьев моей милой Камиллы?

— Перед вами Анри де Трем, — ответил он, переборов наконец своё смущение.

— А как же Морис сказал мне вчера вечером, что он едет с вами по какому-то поручению и не вернётся прежде чем через четыре дня... Что значит ваше возращение? Не случилось ли чего с моим братом? Говорите, ради бога! Я дрожу от страха!

— Успокойтесь, Морис едет преблагополучно в настоящую минуту. Явился я сюда лишь с целью засвидетельствовать моё глубокое уважение вашему батюшке и вам.

Он почтительно поклонился старику, который сохранял свой безжизненный вид.

— Увы, виконт, — сказала с грустью Валентина, — мой отец вас не понимает. — Но тотчас опять продолжала весело: — А ваши братья где? Отчего они не с вами? Я ожидала вас всех троих сегодня утром... К тому же что заставило вас так одеться, виконт?.. А, догадываюсь! Гадкий Морис проболтался. Вы его любимец. Он, верно, вам сказал, что моя дорогая Камилла наделила своих братьев равными достоинствами в глазах своей Валентины? Поэтому бедняжка не знает, кому отдать предпочтение... и решилась предоставить случаю затруднительный выбор.

Анри не верил своим ушам. Неподражаемая наивность, с которой сказана была эта смелая речь, изглаживала странное впечатление, которое она могла произвести. Он не узнавал в этой кроткой Агнессе[21] отважную девушку, виденную им в Нивелле. Он совершенно растерялся от неожиданного оборота разговора, который избавлял его, однако, от затруднительного объяснения. Эта невинная девушка смущала и вместе с тем воспламеняла его своим детским простодушием.

— Виконт, — прибавила она, — я должна вам заметить, что первая наша встреча не в счёт, так как я не знала, что увижу вас и ваших братьев. Только сегодня я намеревалась исполнить данное слово... и решилась отдать своё сердце первому из де Тремов, кто привлечёт мой взор.

Анри, совсем ошеломлённый этим объяснением, наперекор всем принятым обычаям в деле сватовства не находил слов для ответа, но не сводил пламенного взора со странной молодой девушки.

— Ах, боже мой, — вскричала она вдруг с забавным испугом, — вы молчите! Вы меня, верно, осуждаете? Вы не знаете, что мы в монастыре ещё условились с Камиллой, что я выйду за одного из её братьев? Вы возмущаетесь против этого решения пансионерок? Вы меня не любите?

Слова эти были искрой, которая взорвала мину. Пылкая страсть, которая способствовала опьянению майора, побудила его к безумному поступку, вспыхнула с неудержимой силой; мысли закружились вихрем в его воспламенённой голове. Он забыл о полумёртвом зрителе этой сцены. Он видел перед собой только пленительное создание, простодушие которой было в тысячу раз заманчивее ловко рассчитанной скромности опытной кокетки. Упав к ногам Валентины, он в страстном порыве сжал её руки в своих.

— Я не люблю вас! — вскричал он дрожащим голосом. — Я вас боготворю! Слова, которые я должен был считать пустой шуткой, заставили меня лететь к вам, забыв священный долг, жертвуя жизнью и честью! Непреодолимая сила влечёт меня к вам с тех пор, как я вас увидел в первый раз! Моё сердце стремится к вам так сильно, что я сотру с лица земли того, кто бы стал между нами, хотя бы он мне был родным братом! О, я благословляю случайное легкомысленное обещание ребёнка, которое вверяет вас тому из нас троих, кого вы увидите первым... Оно, быть может, спасает меня от преступления!.. Вы теперь моя! Только моя!..

Он с жаром прильнул губами к платью Валентины, но вдруг почувствовал, что его оттолкнули с такой силой, как будто статуя внезапно протянула свою мраморную руку.