— О, эти де Тремы! — прошептала дочь Рене де Нанкрея с горьким смехом, в котором слышалось содрогание ужаса. — Все они одинаковы! Их святотатственной страсти не остановит и предсмертная агония! Она высвободила руку у остолбеневшего Анри и указала на Норбера.

При упоминании де Тремов старик выпрямился во весь рост, как автомат, внезапно приведённый в движение. Сознание оживило его мёртвый взор; он устремил его на свою племянницу и на виконта.

— Господь прощает нам наши грехи, и мы должны прощать вину ближних против нас, — произнёс он внятно.

Потом он медленно опустился опять в кресло. На его безжизненном лице теперь выражалось внимание, к которому его нельзя было бы считать способным за несколько минут перед тем.

Майор стоял в оцепенении. Он начинал убеждаться, что ему не приснились жестокие слова Валентины, когда она, приняв опять свой весёлый и шуточный тон, сказала ему с демонической злобой:

— Да нет же, нет, виконт! Вы ещё не имеете на меня прав более, чем ваши братья! О, я олицетворённая справедливость! Только в таком случае я высказалась бы в пользу одного из вас, если бы вы пришли ко мне все вместе. Тогда только, если бы вы первый привлекли мой взор, вы тем решили бы мою участь.

— Первый из нас, которого вы увидите, сказали вы Морису, — бессознательно пробормотал смущённый Анри де Трем.

— Ложное толкование! Где же была бы справедливость? Нескромность моего брата таким образом доставила бы вам успех обманом!

— Умоляю вас...

— О, нет, нет. Вы должны подвергнуться обыкновенным условиям состязания... если только ваши братья не сочтут меня недостойной их благосклонного внимания, — прибавила она насмешливо.

При этой насмешке вся кровь вскипела в пылком виконте.

— Клянусь честью! Кто бы вы ни были, ангел или демон, но горе моим братьям, если они будут искать вашей руки! — вскричал он со сверкающим взором.

В эту минуту в комнате, находившейся перед круглой гостиной, звякнул колокольчик.

— Что вам нужно, мэтр Дорн? — спросила Валентина, возвысив голос.

Между половинками портьеры показалось сморщенное лицо домоправителя.

— Граф и кавалер де Тремы внизу, — сказал он, — и просят позволения войти.

Норбер, как обыкновенно, содрогнулся при имени де Тремов, но не произнёс ни слова.

— Просите, — ответила Валентина старому домоправителю, который тотчас же скрылся.

При докладе о посещении братьев майор был поражён как громом.

— Судите сами о моей добросовестности, — сказала ему, улыбаясь, неумолимая девушка. — Не будь вы здесь, я ни за что не приняла бы этих господ до вашего возвращения, чтобы предоставить вам всем равные права. Но вы сами поймёте, что не принять их теперь было бы несправедливо, когда вы посредством хитрости успели их опередить.

Анри слушал эти слова и угадывал в них злую насмешку. Но он не разразился упрёками. Мучительная мысль поглощала его всего и наводила на него ужас. Его старший брат, этот строгий Робер, безупречный в своём рыцарском благородстве, должен был войти с минуты на минуту; во что бы то ни стало надо было укрыться от позора, сопряжённого с постыдным уклонением от долга, не запятнать честь.

— Что с вами? — спросила Валентина у виконта, страшно изменившегося в лице. — Разве вы уже боитесь быть побеждённым в борьбе, призом которой буду я?

— Они входят, — прошептал несчастный, совершенно теряясь. — Прахом вашей матери умоляю вас... скройте меня!.. Чтобы увидеть вас, я пренебрёг священным долгом, достойным которого меня считал мой старший брат, глава нашего рода! Лучше умереть, чем вынести его взгляд, когда он узнает о моей непростительной вине... но и тело моё выдало бы ему мой гнусный поступок... скройте! О, скройте меня от него!

В отчаянии он метался по комнате, как дикий зверь, попавший в западню.

Валентина следила за ним жадным взором, и потухшие глаза Норбера, казалось, тоже устремлены были на него. В соседней комнате послышались шаги. Анри в эту минуту был у единственного готического окна, которое освещало комнату и выходило на длинный балкон. Он быстро отворил его, твёрдо решившись скорее размозжить себе голову о каменную мостовую, чем подвергнуться грозной встрече с братом. Вдруг он увидел балкон, которой шёл вдоль всего первого этажа главного корпуса замка со стороны двора. Этим путём он мог выйти из круглой гостиной, незамеченный братьями, которые входили обыкновенным путём. С галереи ему легко было бы войти в следующую комнату через окно, выбраться через длинный ряд комнат на лестницу, потом на двор и наконец на подъёмный мост, чтобы бежать из замка. Тогда предав себя в руки Божьи, он искал бы средства добраться инкогнито до Нивелля и выждать там Мориса. Но прежде всего было важнее избегнуть встречи со старшим братом и спастись от позора.

Все эти мысли пробежали с быстротой молнии в голове взволнованного виконта.

— Скройте моё посещение. Ради вас я наложил на себя пятно позора! — сказал он Валентине прерывистым, глухим голосом и быстро исчез.

В то же самое время мэтр Дорн раскрыл портьеру и доложил о приходе графа Робера и кавалера Урбена де Трем.

Норбер встал и выпрямился во весь рост, как будто движимый сверхъестественной силой, но ни один фибр не пошевельнулся на его мертвенном лице, он не повернул даже головы к вошедшим.

Полковник и младший его брат, первый одетый с изящной простотой, другой с изысканностью, вошли в комнату и поклонились так почтительно, что перья их шляп, которые они держали в руке, коснулись пола, устланного мраморными плитами. Валентина в ответ на их поклоны склонила два раза свой грациозный стан, когда же она подняла голову, то оба брата увидели на её лице только приветливую улыбку. Но перед ними она приняла вид, столько же скромный и стыдливый, насколько перед пылким Анри она явила наивного кокетства. Для них, как и для него, она не была уже более Нивелльской Клориндой[22], хотя красота её не утратила своего чарующего влияния. Только им она показалась пленительной скромной девушкой, тогда как ему выказала себя упоительным демоном искушения. Робер заговорил первым.

— Не умею выразить моей благодарности, как вам, милостивый государь, так и вам, мадемуазель Валентина, за любезность, с которой вы предупредили наше желание увидеться с вами. Вы удостоили нас приглашения явиться к вам. Мы настолько же им осчастливлены, насколько им гордимся.

— Отец мой лучше моего сумел бы ответить на ваши любезные слова, граф, — робко прошептала молодая девушка. — Но его болезнь не позволяет ему приветствовать вас. А я только могу сказать братьям моей Камиллы, что очень рада их видеть и жалею, что один из них исключён из нашего почти семейного кружка.