Поначалу Константин так понял, что отца его звали Иваном, но впоследствии выяснилось, что и здесь князь промахнулся. Именовали так себя сразу чуть ли не полдеревни, произошедшие от единого корня – плодовитого Ивана, некогда оставившего после себя почти два десятка сыновей и дочерей. Прощаться же с достигшим весьма преклонных лет стариком, уходящим из жизни, помимо детей, пришли больше сотни внуков и внучек, а также несколько сотен правнуков. С тех пор селище это называлось по имени прадеда и сами правнуки гордо именовали себя Ивановыми.

Пошел к Миньке Сергий добровольно, в закупах не был ни дня, а то, что голова у него светлая, выяснилось в первую же неделю. Достаточно было показать ему один раз и отходить в уверенности, что парень сделает все как должно, если только сам на ходу не изобретет чего-нибудь получше.

Вот и здесь он тоже сумел «изобрести», предложив князю:

– Ежели они считают, что все идет от нечистого, надо позвать на помощь чистого, – прищурился он лукаво.

– Как это? – не понял поначалу Минька.

– Позовем священника, и пусть он походит везде, кадилом помашет, святой водой все углы обрызгает, да заодно и молебен отслужит. А чтоб нечистая сила точно все наши кузни покинула, я тебе еще кой чего присоветую, ежели князь дозволит, хотя… – тут Сергий нерешительно поскреб в затылке и, отчаянно махнув рукой, добавил, озорно улыбнувшись: – Токмо надежней мне самому вместях с попом энтим походить бы.

На следующий день Сергий, вернувшись с молебна, бодро излагал Миньке и князю:

– Все очень славно прошло, и недовольных вовсе не осталось. Благодарствую за выбор мудрого священника, княже, – продолжая беззаботно улыбаться, он отвесил низкий поклон и продолжил: – Дело, конечно, богоугодное затеяно было, ан нечистая сила и тут прокралась. Видно, напакостить решила, но, по счастью, отцу Никодиму знатные молитвы ведомы. Едва он, слово Божье рекоша, кадить учал, как нечисть поганая то с одного, то с другого угла, в черных воронов обернувшись, вмиг свои облюбованные места покинула. А уж когда тот святой водой углы кропить учал, так бесы зловредные цельной стаей в полет ушли.

Брови Константина поначалу удивленно поползли вверх, но затем, при виде улыбающегося лица Сергия, тоже заулыбался, все поняв.

– А как они миг нужный чуяли, в который им взлетать надобно было? – поинтересовался лишь.

– Так их словом святым, аки дубиной, по головушке тюкнуло. Вот они и не удержались, – пояснил Сергий, свято храня секрет своего руководства послушной нечистой силой.

Константин хорошо намотал на ус тот урок, который ему преподал юный инженер. И когда у него в гриднице появился ведающий финансами всей рязано-муромской епархии отец Феофилакт с очередной жалобой на княжеских тиунов и в первую голову на Зворыку, который не выдавал, ссылаясь на княжеское повеление, положенную церковную десятину, князь уже знал, что ему делать. Поначалу, правда, он просто попытался разъяснить:

– Десятина ваша вся целиком на дела богоугодные, каковые сам епископ Арсений благословил, была поистрачена.

– Владыка сами дела ваши благословил, а не трату на них гривен Божьих, – не согласился с князем Феофилакт.

– Как это не трату, когда я не далее как полгода назад благословение его именно на гривны церковные спрашивал, – твердо стоял на своем Константин и сурово хмурил брови. – Или тебе моего княжеского слова не довольно будет? Может, тебе поклясться в сем? Он уже шагнул было к божнице с намерением снять одну из икон и тут же покончить с этим делом, но Феофилакт, также не желающий уступать, заявил:

– То благословение им дано было, когда он в полубеспамятстве возлежал. Буде же он во здравии добром – николи оного благословения тобе, даша бы. А то, что он не ведал, что в тот миг глаголел, и отец Пафнутий с отцом Никифором подтверждают, – и закончил открытой угрозой: – На все воля твоя, княже, а я в Киев ныне же гонца снаряжу и все митрополиту киевскому обскажу. Пущай он ведает, како князь Константин Рязанский церкву Божию чтит. А гонца посылать надобно, вить половину десятины мы должны были ему давным-давно отправить.

– А надо ли покой болящего старца беспокоить? – задумчиво осведомился Константин, пытаясь свести дело к миру. Именно сейчас, в преддверии агрессии со стороны своих могучих северных соседей, ему очень не хотелось бы вступать в конфликт с главой церковной власти на Руси. Но пойти на попятную и отдать треклятую десятину князь тоже не мог – она была полностью истрачена, причем действительно только на богоугодные дела. Вот только к церкви ни одно из них не относилось: ни еще один странноприимный дом, ни общественная больница, ни строительство многочисленных школ.

– Вот выздоровеет Арсений, и мы сами все с ним обговорим, – предложил он миролюбиво.

– И сколь ждать того? – скептически шмыгнул носом Феофилакт.

– А на то уж воля Божья, – молитвенно поднял Константин кверху руки и, глядя в потолок, по возможности проникновенно добавил: – Все в руце его: и живот[135]наш, и здравие, и всякое прочее тож.

– Оно, конечно, верно, – не стал спорить против очевидной истины церковный казначей. – Но токмо ведаю я, что вскорости у нас и единой куны не отыщется, дабы свечу во здравие князя поставить, и силы на то, чтоб за победу его воинства молитву горячую вознести, тож ни у одного священника недостанет. Опять же прихожан наших убеждать в том, что не братоубойца наш князь, а заступник земли Рязанской, на голодное пузо невмоготу будет.

Это уже была прямая угроза, на которую Константин, слегка опешив, даже не сумел сразу отреагировать так, как должно. Угроза весьма недвусмысленная и жесткая. Хуже ее могло быть только закрытие всех церквей, как в самой Рязани, так и в других городах и селах.

Но тут-то как раз и вспомнилось Константину хитромудрая афера Сергия с изгнанием нечистого духа. «Ну погоди, старче, – мстительно подумал он. – Коли ты так, то тебе же и хуже будет».

– Зрю я, что прю нашу мирно не разрешить, – начал князь свою речь. – Что ж, быть по-твоему. Отписывай владыке Матфею, и пусть он решает, как надобно поступить. Яко же он повелит, тако и будет. Так что ты, отец Феофилакт, и впрямь мудро порешил.

– Так я нонче же гонца и наряжу, – возрадовался столь неожиданной уступке со стороны князя казначей и, даже не попрощавшись, вышел вон, твердо вознамерившись претворить свое обещание в жизнь.

А Константин, призвав Пимена, продиктовал ему давно задуманное письмо, вместе с которым намеревался отправить и свои богатые княжеские дары.

Впрочем, богатыми они могли считаться только для самого митрополита. Ни в грош не ставя все эти якобы чудодейственные святыни, Константин, не мудрствуя лукаво, украдкой выбрал в прилегающем к Рязани посаде полуземлянку из числа самых древних, узнав у древней бабки, которая одиноко доживала в ней свой век, что лачуге этой без малого цельный век. Незаметно для сопровождающих его людей князь, довольно улыбаясь, отколупнул из стены от ветхих деревяшек несколько щепок и удалился в свой терем.