терминов, ввели в обиход ясное и методичное рассмотрение всех обсуждаемых вопросов и, что еще важнее, заменили безусловное подчинение авторитету обращением к разуму. Благодаря этому критическому направлению, а также ясности и точности, приданным исследованию схоластика, несмотря на частое занятие пустыми вопросами, в течение двух ближайших веков сообщила человеческому духу направление, которое позволило ему воспользоваться великими научными открытиями эпохи Возрождения.

Тому же духу смелого исследования и народным симпатиям, возбужденным самим устройством новых орденов, надо приписать и влияние, которое они несомненно оказали на предстоявшую борьбу между народом и короной. Они занимали ясное и вполне определенное положение в течение всего спора. Оксфордский университет, подчинившийся их руководству, первым восстал против папских вымогательств и в защиту английской свободы. Городское население, на котором влияние новых орденов сказалось сильнее всего, было стойким защитником свободы во время «войны баронов». Адам Марш был ближайшим другом и поверенным Гросстета и графа Симона де Монфора.

Глава VII

«ВОЙНА БАРОНОВ» (1258–1265 гг.)

Однажды, катаясь по Темзе, король был захвачен грозой и поспешил укрыться от нее во дворце епископа Дергемского. В это время в гостях у епископа находился граф Симон Монфор, который, встретив королевскую шлюпку, стал уверять Генриха III, что гроза прошла и что бояться решительно нечего. «Если я и боюсь грозы, то Вас, граф, я боюсь больше всех громов на свете», — остроумно отвечал ему король.

Человек, которого Генрих III боялся как защитника английской свободы, сам был иностранцем, сыном того Симона Монфора, имя которого прославил в истории кровавый поход против альбигойцев в Южной Франции. От своей матери молодой Симон унаследовал графство Лестерское, а тайный брак со вдовой второго Уильяма Маршалла Элеонорой, доводившейся сестрой королю, породнил его с королевским домом. Недовольное этим браком с иностранцем дворянство восстало против Симона, и восстание окончилось неудачей только из-за отступничества его главы, графа Ричарда Корнуоллского. С другой стороны, против этого брака восстала и церковь, основываясь на данном Элеонорой после смерти первого супруга обете вдовства, и только путешествие в Рим с трудом уладило это дело.

Вернувшись, Симон увидел, что и непостоянный король отдалился от него, и гнев Генриха III заставил его покинуть Англию. Вскоре, однако, милость короля вернулась и Симон стал одним из первых патриотических вождей. В 1248 году король назначил его правителем Гаскони, где его суровое правосудие и тяжелые налоги, необходимые для поддержания порядка, навлекли на него ненависть беспокойных баронов. Жалобы гасконцев привели к открытому разрыву с королем. Когда граф предложил отказаться от своего места, если, как раньше было обещано, ему будут возмещены все произведенные на службе издержки, то король гневно ответил, что не считает себя связанным обещанием, данным лживому изменнику. Симон тотчас изобличил Генриха III во лжи: «Если бы ты не был королем, то плохо пришлось бы тебе в тот час, когда у тебя вырвалось такое слово!» Потом они, однако, примирились, и граф вернулся в Гасконь, но еще до наступления зимы должен был уехать во Францию.

Как высока была уже в это время его репутация, видно из того, что вельможи предложили ему управлять Францией, впредь до возвращения Людовика IX из крестового похода, но Симон отказался от этой чести. Генрих III сам взялся за умиротворение Гаскони, но в 1253 году с удовольствием передал неудавшееся ему дело ее прежнему правителю. Характер Симона тогда окончательно сформировался. Он унаследовал строгую суровую набожность своего отца, постоянно днем и ночью посещал церковные службы, был другом Гросстета и покровителем новых орденов. Из его переписки с Адамом Маршем мы видим, что во время смут в Гаскони он находил себе утешение в чтении Книги Иова. Он вел нравственную и чрезвычайно воздержанную жизнь и был весьма умерен в пище, питье и сне. В обществе он был любезен и шутлив; его характер был живым и пылким, чувство чести — сильно развитым, а речь — быстрой и резкой. Его нетерпимость и горячий характер, действительно, были большими препятствиями в его дальнейшей карьере.

Но самой характерной чертой его было то, что его современники называли «постоянством», — твердая готовность жертвовать всем, даже жизнью, ради верности праву. Девиз Эдуарда I «держись правды» гораздо больше подходил графу Симону. Из его переписки мы видим, как ясно понимал он все внутренние и внешние затруднения, когда «счел позорным отклонить от себя опасности такого подвига», как умиротворение Гаскони, и как, взявшись за дело, он стоял на своем, несмотря на оппозицию, отсутствие помощи из Англии и даже отступничество короля, и стоял на своем до тех пор, пока дело не было сделано. Та же сила воли и определенность цели характеризуют и патриотизм Симона. Письма Гросстета показывают, как рано начал граф сочувствовать восстанию епископа против Рима; в разгар спора он предлагал Гросстету поддержку — свою и своих единомышленников.

Он за собственной печатью послал Адаму Маршу трактат Гросстета «Об управлении государством и о тирании». Он терпеливо слушал советы друзей относительно своей деятельности и характера. «Терпеливый человек лучше сильного, — писал почтенный Адам Марш, — а тот, кто умеет управлять самим собой, выше того, кто берет приступом город. Что толку заботиться о мире сограждан и не поддерживать мира в своем доме?» По мере того как волна неурядиц возрастала, граф в тишине учился обеспечивать «мир своим согражданам», и результат этой подготовки обнаружился, когда наступил кризис. В то время как другие колебались, смущались и отступали, народ отнесся с восторженной любовью к строгому, серьезному воину, который «стоял подобно столпу», не поддаваясь ни обещаниям, ни угрозам, ни страху смерти и руководствуясь только данной им клятвой.

Дела в Англии шли все хуже. Папа Римский продолжал угнетать духовенство; два торжественных подтверждения Хартии не заставили короля следовать ее постановлениям. В 1248, в 1249 и в 1255 годах Великий совет безуспешно продолжал требовать настоящего управления; решимость баронов добиться хорошего управления все росла, и они предложили королю субсидии, а условием, чтобы главные сановники короны назначались Советом. Генрих III с негодованием отверг предложение и продал королевскую посуду гражданам Лондона, чтобы покрыть издержки своего двора. Бароны роптали и становились все смелее. «Я пошлю жнецов и велю убрать Ваши поля», — пригрозил король отказавшему ему в помощи графу Бигоду Норфолкскому. «А я отошлю Вам назад головы Ваших жнецов», — возразил граф.

Стесненный мотовством двора и отказом в субсидиях, Генрих III не имел ни гроша, а между тем предстояли новые расходы, так как он принял предложение папы Римского возвести на престол Сицилии своего второго сына Эдмунда. В это же