Давида снедала тревога. Откуда наплывает столько тумана? "На мой взгляд, этого каброна отравили, — сказал начальник тюремной охраны. — Смотри, как рожу раздуло! — Настал и его черед! — Чем, интересно, его накормили?" Давиду вспомнилось посещение Карлоты Амапии; яркая луна плыла по небосводу, и ее свет проливался в камеру сквозь окошки в стене со стороны двора. Точно такая же сияла в ту далекую ночь, когда Карлота Амалия пригласила его танцевать, прекрасно понимая, что Давид не сможет отказать ей.

"Конечно, я готовлю не так, как твоя мама", — сказала она. Почему она так настаивала, чтобы я выбросил рагу? Кажется, ясно. Сейчас вопрос в том, будет ли Сидронио уважать договоренность с Чоло? Его раздражает то, что в сьерре все проблемы решаются заведенным способом и некоторые соглашения трудно выполнять. Но ведь его отца не убивали! Теперь Давиду хотел ось, чтобы договоренность Сидронио с Чоло оставалась в силе.

"Ты должен отомстить!" — твердила его бессмертная часть. "Оставь меня в покое, я сыт по горло твоими советами, от тебя только лишние заботы!" — Давид опять почувствовал себя одиноким и всеми забытым.

Несмотря на предостережения Чоло, Давид остался без охраны. Он понял, что в эту ночь ему придется выкручиваться самому, достал из кастрюли с фасолью револьвер "смит-вессон", напряг память, вспоминая уроки Чато, положил оружие со взведенным курком в пределах вытянутой руки и стал ждать. Поскольку Сидронио находился всего в нескольких метрах, ночь предстояла бессонная. Пусть канадские утки спят, а Давиду никто не помешает приехать на пляж Дженис! Если адвокат не соврал, завтра он навсегда покинет эту крысиную нору. Уже поздней ночью Давиду захотелось похлебать рыбного бульона и обсосать косточки, а еще увидеть, как Ребека танцует на носу "броненосца Потемкина".

"Луна во всем своем великолепии, мой песик. — И свежий бриз шевелит ее блузку. — Не хочешь отведать мачаки из креветок?" Как только Давид выйдет из тюрьмы, сразу зайдет домой к дяде с тетей за своим паспортом, адвокат купит ему билет до Лос-Анджелеса, и — ай да на пляж Дженис!

Из чьей-то камеры донесся хохот — "За что купил, за то и продаю!" — кто-то разразился матерной бранью, где-то звучно испустили кишечные газы. Те, кто мог оплатить присутствие своих половых партнеров — женщин или педерастов, — развлекались вместе с ними, остальные наведывались в два барака, где велась торговля человеческой плотью. Ночь текла в этих тюремных звуках, и чем дальше, тем больше леденела от страха душа Давида.

"Мне нельзя спать, надо терпеть, через несколько часов меня выпустят на свободу!" — "Ты упускаешь драгоценную возможность, будешь жалеть об этом всю свою проклятую жизнь, вот увидишь!" — "А вдруг он меня опередит, я не хочу умирать!" — "Смерть наступает быстро и безболезненно". — "А с тобой ничего не будет?" — "Нет, это же не самоубийство; к счастью, после тебя меня ждет вечный покой".

Давид не смыкал глаз, даже когда стихли все звуки, а потом еще несколько часов. Поэтому сразу услышал приближающиеся шаги, вверил себя божьей воле и стал ждать: что бы ни случилось, это произойдет очень скоро.

Сидронио знал, что Давида отпускают на свободу.

— Похоже, Рожей-не-вышел-жопой-не-прошел скоро уходит, — шепнул ему охранник.

— Кто, дебил?

— Он самый, партизан сраный!

— Если этот дурак партизан, то я — Дева Мария! Когда?

— Начальство говорит, завтра.

"Завтра так завтра, только его не выпустят, а вынесут отсюда вперед ногами", — подумал Сидронио.

Он наведался в камеру Смурого, но тот беззаботно витал где-то очень далеко под воздействием дозы героина.

— В полном отрубе, — пояснили его сокамерники. Чертов Смурый; Сидронио пожалел, что дал ему денег вперед.

— Сейчас я его разбужу. — Но сколько ни тряс безвольное тело, ничего не получалось.

— Дохлый номер, теперь он очнется не раньше tomorrow*, — сказали ему. — Принял тройную дозу! — Рядом со Смурым лежал пустой шприц. Сидронио опять тряс, уговаривал, плеснул в лицо водой — все без толку, Смурый не подавал никаких признаков пробуждения.

* Завтра (англ.)

— Дон Сидронио, мы можем вам помочь?

— Вообше-то нет.

— Если вам что-нибудь надо, вы только скажите, в. этом бараке мы все на игле и ради дозы готовы на что угодно! That’s true!*

* Это верно!

— Ладно, буду иметь в виду.

Взбешенный Сидронио вернулся в свою камеру, свернул самокрутку и стал курить, жадно затягиваясь.

— Ах! — испугалась Карлота Амалия. — Боже мой! — Она знала, что от мужа в таком состоянии можно ожидать любой жестокости. — Господи, дай мне силы! — По радио передавали песни Пипорро. Карлота склонилась над утюгом и с преувеличенным усердием гладила белье.

— Откладывать больше нельзя, — пробормотал Сидронио. Пипорро пел: "Этой ночью ты придешь, ведь все еще любишь меня…" — Я знаю, что делать!

В три часа ночи он разбудил Карлоту Амалию.

— Что случилось?

— Хочу ужинать!

— Ужинать?

— Оглохла, что ли?

— Нет, просто какой же ужин в этот час? Скорее завтрак…

— Завтрак не завтрак, тебе какая разница! Если я говорю ужин, значит, ужин!

— Что тебе приготовить?

— Тамали, фасоль и кофе. — Жена встала с постели, включила свет и принялась за дело.

— Как мне все это надоело! — Карлота Амалия твердо решила уйти отсюда через день, хотя еще не знала как; и пусть братья Сидронио станут ее преследовать, терпеть более нет сил! Уже неоднократно она испытывала горячее желание ударить мужа ножом, и остановить себя с каждым разом становилось все труднее.

Сидронио сел за один из бетонных столов и закурил новую самокрутку. Вдобавок он уже не первый час отхлебывал мескаль прямо из бутылки.

— Сантос Мохардин пусть думает что хочет! — Сама судьба дарила ему возможность самолично расквитаться за бесчестие брата. — Пусть дон Сантос думает, что его гребаному превосходительству заблагорассудится! — Из-за стенки, из двадцать первой камеры, все еще доносились ритмичные звуки, сопровождающие чей-то половой акт. — Вот чертовы долбари, спать пора, а они все трахаются! Пусть Сантос Мохардин хоть целую армию пришлет охранять дурака, ему все равно конец!

— Тамали готовы, — жалобно сообщила запуганная насмерть жена. — Наложу тебе?

— Нет, говна ты мне не наложишь, неси давай, дура! — Карлота поставила перед ним тарелку с едой, а сбоку чашку с кофе. Сидронио посмотрел в тарелку с язвительной ухмылкой и сбросил ее на пол. — Садись, чертова ведьма, и слушай меня внимательно! — приказал он, понизив голос. — Тебе не удастся отравить меня, как Рапидо, — отважный пистолеро, гроза всего тихоокеанского побережья! — руки коротки, я первый тебя отравлю!