Даф едва удержалась, чтобы не отправиться с ними. КВихровой, которая слово «порядочность» не поняла бы и с толковым словарем,доверие у нее отсутствовало. С другой стороны, Меф уже взрослый. Пусть думаетсам.

«И вообще, это уже проблема Ратувога!» – подумала Даф, инижняя губа у нее запрыгала. И с чего она решила, что новым хранителем Мефастанет обязательно Ратувог? В конце концов, и без него свет не обеднелстражами.

Когда они ушли, Улита, Корнелий и Эссиорх загнали в СережуЧимоданова и, не обращая внимания на сопротивление, вымыли его с хозяйственныммылом, используя вместо мочалки речной песок и пучок камыша. Петруччо голосилтак, будто с него сдирали кожу. Хорошенько намылив Чимоданова, его погрузили сголовой в воду и продержали секунд десять, пока река смоет мыло.

Под конец, едва живой, обессилевший Петруччо выполз на береги уткнулся в песок носом.

– Ненавижу! Всех в салат покрошу! Разве вам, гаденышам,можно применять силу? – простонал он.

Эссиорх присел на корточки и аккуратно пристроил ему наголову измочаленный камыш.

– Ты путаешь свет и мягонькое вялое псевдодобро,которое никогда не было светом! – сказал он.

– А в чем разница? – спросил Мошкин, дальновидноне участвовавший в мытье Чимоданова. Он не хотел, чтобы его придушили ночью.

– Да вот пример, – начал Эссиорх. – Когдасвет видит на улице обгадившегося, извините, бомжа со сломанной ногой, он емупомогает, даже если того отказываются грузить в «Скорую». На своей спине, в крайнемслучае, тащит. Псевдодобро же, зажимая нос, трусливо перебегает на другуюсторону улицы и идет дальше, размышляя о гуманизме в творчестве Льва Толстого иощущая себя вполне нормально.

* * *

Мефодий и Ната отыскали деревню не сразу, хотя Эссиорх и далим с собой карту. Вначале они долго шли по вырубкам, держась проселочнойдороги. Среди пеньков и молодых елочек торчали новые щиты, призывающие беречьлес от пожара. За рекой плакалась бензопила. У нее болели зубы.

Под конец деревня обнаружилась, но не у дороги, что было былогично, а по другую сторону поля. Рядом с ней стояли в ряд девять новых срубовс пронумерованными бревнами – на продажу. У последнего сруба прохаживалсярыжеватый мужик в новых резиновых сапогах и неспешно тюкал топориком.

Буслаев подошел к нему и спросил, где магазин. Мужик снялдлинную стружку, померил что-то выдвижной рулеткой, положил топор на сруб ипоздоровался с Мефом. Вспомнив, что в приличных деревнях без приветствияникакие вопросы не решаются, Мефодий тоже поздоровался.

– А вы откуда? – спросил рыжеватый мужик.

– Да вот, с реки, – сказал Меф.

Мужик склонил голову.

– Что, прям на ряке живете? – недоверчиво уточнилон.

– А, нет! Из Москвы. По Сереже на байдарках плывем.

Рыжеватый недоверчиво задумался.

– Прям из Москвы, чте ль? – спросил он.

– Нет, из Лесуново.

– А, из Ля суново!.. Как бядро сломал, в Лясуноволяжал, – сказал мужик рассеянно. Казалось, отсутствие прямого водногосообщения с Москвой его огорчило.

Он достал пачку сигарет, ловко выщелкнул одну и предложилБуслаеву. Меф не курил. Тогда мужик задымил сам и, не торопясь, убрал пачку.Меф понял уже, что его новый знакомый все делает без суеты. Ему, Мефу, это даженравилось. Все настоящие вещи в этом мире творятся неспешно. Неспешность – естьистинная мера всех важных вещей.

Меф оглянулся на Нату. Та, скучая, переминалась с ноги наногу как застоявшаяся лошадь.

– Это какой вам магязин нужен-то? – спросилинаконец резиновые сапоги.

– Да любой. Еды купить.

– А в Москве я ды нету, что ль?

– Да вот, не рассчитали.

Мужик снова длительно задумался, казалось, соображая, каклучше указать путь. Мефодий старательно приготовился запоминать.

– Да вот же он! Магя зин-то! – сказал рыжеватый,показывая пальцем через сруб.

Меф посмотрел и немедленно обнаружил решительно втиснувшийсямежду домами блок из красного кирпича, на котором чернела крупная вывеска: «ПРОДУКТЫ».

Он искал то, что находилось от него в тридцати метрах. Вотпочему на него смотрели как на лунного шпиона!

Попрощавшись, Буслаев устремился к магазину. Ната,спотыкаясь, побежала за ним. Кроме продуктов, на витрине обнаружились детскиеигрушки, журналы и стиральный порошок. Молочка ограничивалась просроченнымийогуртами. Видимо, в деревне, где на лугу только в пределах видимости паслисьчетыре коровы, особого спроса на нее не возникало.

Продавщица была молоденькая, может, годом старше Наты, нокак большинство продавщиц решительно накрашенная. Перед продавщицей Вихроватотчас сделала стойку и принялась корчить из себя москвичку.

Меф во многих своих знакомых замечал подобное. Сидят себе вКапотне и ничего, кроме трех дымящих труб и жутких пробок, не видят. Зато,стоит вырваться из Москвы в провинцию, сразу откуда-то берутся и ухмылочка, иснисходительность в голосе. Должно быть, это закон компенсации. Сдача затолкучку в метро и трубы.

Ната ехидно называла деревенский магазин то мегамаркетом, тогипермаркетом. Тыкая пальцем в развесные макароны-рожки, спрашивала: «А это чтоза пищевое сооружение?» Интересовалась, почему хлеб лежит прямо на прилавке инельзя ли его хотя бы газеткой прикрыть от мух. Мух в магазине действительнолетало превеликое множество. С потолка свешивались липучки, облепленные ими втаком количестве, что новые мухи садились поверх первых и оттого не приклеивались.

Под конец Ната настолько опротивела продавщице, что тазаявила, что ничего не продаст, пока Вихрова не выйдет из магазина.

– Не имеете права не продать! Вы должны! Ясновам? – сказала Ната.

Продавщица фыркнула.

– Я напишу в книгу жалоб!

Продавщица фыркнула повторно. Ната повернулась к Мефу, точнотребуя у него немедленно четвертовать продавщицу и подпалить магазин,предварительно облив его изнутри одеколоном «Тройка».

– Сделай что-нибудь! Ну же! – потребовала она.

Меф сделал.

– Подожди снаружи! Пожалуйста, а! – мягко попросилон.

Ната посмотрела на Буслаева с испепеляющим презрением.

– Тряпка! – прошипела она и выскочила вон.