Разобравшись с картошкой, Дафна отошла к Сереже и опустиларуку в воду. Сережа лизала ее пульсирующую ладонь как дружелюбный пес. Порезболел почти непрерывно. Даф даже грести не могла: греб один Меф.

Поиски дриады пока ничего не принесли. Упрямая маленькаяособа продолжала скрываться, хотя Эссиорх всякий раз, как они плыли по реке,зорко вглядывался в лес. Даф знала: он чувствует и видит не только то, что наберегу, но еще очень и очень многое.

Продолжали искать дриаду и валькирии, обогнавшие их, поприблизительной прикидке Эссиорха, на дневной переход. Дважды они натыкались наих стоянки. Валькирии, судя по всему, отдыхали с размахом. После них всегдаоставался сколоченный стол. К реке, если берег попадался высокий, бывалипрорыты укрепленные ступени. По всем признакам, в их большой компании имелсякто-то с умелыми руками. Оруженосец Бэтлы? Фулоны?

Один раз Даф встретила на стоянке разбитое в труху сухоедерево с явными следами копья.

«Ну без Таамаг тут не обошлось!» – подумала она.

Каким образом ищут дриаду валькирии, оставалось для неезагадкой до вчерашнего дня. Кого можно поймать, шумной толпой сплавляясь пореке? Случайно всплывшего водолаза? Проболтался, как Шмыгалка и предполагала,«Корфелий».

– Ну все! Ща тресну! Скоро они всю мятуразвесят? – простонал он вчера, обнаружив, что его дорогая палатка стентом, якобы выдерживающая тропический ливень, таинственно пасует перед легкимрусским дождиком. Признавать ошибки было не в привычках Корнелия. Он заявил,что дождику не хватило тропичности и какие-то особые дышащие поры в палатке итенте не успели закрыться.

– Какую мяту? – непонимающе переспросила Даф.

Эссиорх уставился на Корнелия с укором, но почти сразукивнул, подтверждая, что раз он сказал «А», надо говорить и «Б».

– Тут такая штука! – сказал Корнелий,улыбаясь. – Дриады, как определяет эдемский справочник, «существапсихологически сложнопостижимые со множеством ментальных нюансов и склонностьюк накоплению отрицательных переживаний». В переводе на нормальный язык: у нихполно закидонов. Если кто их когда обидел, тыщу лет будут дуться, хотя бы ейпросто на ногу наступили.

Дафна укоризненно посмотрела на Депресняка.

– И не стыдно тебе? Зачем было когти распускать?

Кот не помнил, за что ему должно быть стыдно, но на всякийслучай застыдился.

– Так вот, про закидоны! – продолжалКорнелий. – Наша репейная дриада терпеть не может мяту перечную. Еслигде-то мята растет или просто хоть лист валяется – она к этому месту и близкоподойти не может.

– Почему?

– Да потому что там, где мята, сразу появляется мятнаядриада – мощная такая бабуленция с мышцами борца, даже не ожидал, что у мятытакая окажется! – и начинает колотить нашу дриаду своей клюкой! У нихкакие-то старые разборки. В общем, валькирии выделили несколько оруженосцев, ите развешивают мяту по всему муромскому лесу, постепенно сужая кольцо. Мынаходимся в его центре. Ну или примерно в центре, так что рано или поздно мы еесцапаем.

– А она сама разве не может догадаться, что мы ее такзагоняем?

– Догадаться-то она может, да только все равно кперечной мяте не подойдет. Ее и в прошлый раз, когда разведчик на наконечникстрелы наступил, так отловили. Вот только… э-э!.. – Корнелий замялся изамолчал.

– «Чудом успели, а тут не факт, что успеем!» – мысленнодоговорила за него Даф.

К ее неподвижной ладони подплыла стайка мальков. Мелькаямежду пальцами, они вопросительно толкали их, проверяя, что это тут лежит напеске, в знакомом им месте. Особенно усердствовал один малек, эдакий рыбийЧимоданов, размером в треть спички. Он и так крутился, и эдак, и за ладоньщипал, и за запястье, и к своим отплывал, хвастаясь: «Смотрите, сколько еды янашел!» Не удержавшись, Даф сжала пальцы, обратив рыбьего Чимоданова впаническое бегство.

Мальки умчались. Дафну же ужалило вдруг тоской. Обычно светтоски не испытывает, но сейчас в ее крови змеей скользил мрак, впущенный мечомМефа. А тут еще близость скорой разлуки!

Мысленно Дафна прощалась с Мефодием. Тот же, как назло,казался ей равнодушным, нечутким, дубоватым, слишком здоровым и мало думающим.Совсем не такого Мефа, а Мефа сложного, страдающего, с глазами бунтующегопоэта, Дафне хотелось поместить в коробочку памяти и, бережно обмазав краяглиной, замуровать там навсегда. Этот же походный Буслаев с удовольствием греб,с аппетитом ел, боролся с Мошкиным и Чимодановым, метал охотничий нож в старыйпень. Даже кроссворд из случайно попавшей в рюкзак газетенки разгадал. С Дафнойон был внимателен, не давал ей весла, все за нее делал, но одновременно нельзябыло сказать, что он умирает от любви. Как страж, Дафна понимала, что всенормально, но как девушке ей хотелось больше внимания и больше эмоций.

Легко любить человека придуманного, допустим, певца илиактера, которого мы видим в лучшие его минуты и часы, да и то ненастоящим.Несложно любить человека дальнего, от которого едва-едва добредет раз в годоткрытка. А вот любить ближнего, каждодневного человека тяжелее тяжелого, дажеесли ты и страж света.

К реке подошел Эссиорх и стал энергично скрести котелокпеском.

– Ишь ты, не оттирается! Прямо как иной эйдос! –сказал он жизнерадостно.

– При чем тут эйдос?

– Ну как? Ты когда-нибудь оттирала котелки с присохшейгречкой? Каждое зернышко приходится ногтем отшкрябывать. А ведь пока гречкасвежая была, достаточно было слегка ополоснуть. Вот так и грязь внутренняя.Пока свежая – легко ототрется. А присохнет – смерть.

Даф рассеянно кивнула. От Эссиорха не укрылось, что онарасстроена.

– Что с тобой такое? Рука? – спросил онсочувственно.

– И рука тоже.

– А кроме руки?

– А кроме руки – Меф. Раньше он гораздо лучше был! –пожаловалась Даф.

Вернувшиеся мальки заинтересованно шныряли вокруг котелка.

– Ты не права. Напротив, он лучше сейчас! –заметил Эссиорх.

Даф уставилась на него с негодованием. Ей захотелосьбрякнуть, что напрасно он ходит по солнцу с непокрытой головой. Так иперегреться недолго.

– Вот и нет! Я-то помню, каким он прежде был! Гораздосветлее! – упрямо повторила Даф.

– Не-а, не был. Просто раньше свет ему больше помогал.Давление мрака было чудовищным, и требовалось его уравновесить, – пояснилЭссиорх.