Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, боюсь, аж глаза изумленно вытаращила: это каким-таким богам в Становье молятся, что они на эдакое способны надоумить?! И Плясунья в руке качнулась: треснуть бы ему промеж глаз, чтоб не богохульствовал! Но нельзя, аргус Эстон мне этого вовек не простит. По уговору между акрополями, пойманного вампира нужно будет доставить в Лагос, но две трети добычи с него — Кремоса.
— Кошель срезали, а там монет чуть, все больше песок да камешки плоские. Меня даже не били особо — так, бока для острастки намяли, и все. Я не сопротивлялся… Они тогда переглянулись, и свели меня к своему старшому, а там уж как он решит. Старшой покривился, плюнул, да и постановил: взять меня к себе, но сприглядом: как себя проявлю. Если будет от меня, заморыша толк — так и долю мне выделят… Думали, не вижу я, как они между собой переглядываются! Собирались, небось, дурачка попользовать, да и в расход пустить! А к ночи мне худо стало: не так слабо, видать, меня на дороге и поваляли… Той ночью я умер. А за мной и они все. Ни один не ушел… Так что добрым людям есть, за что сказать мне спасибо!
Вот только никто из молча стоявших кругом людей что-то не поспешил его благодарить.
Леон, племянник почтенного Никона, криво усмехнулся, сплюнул (я тщательно выжгла и этот его плевок), и продолжил:
— Так и жил: по дорогам ходил, разбойниками кормился. Бывало, что и кубышку их отыскать удавалось — не без того. От такой жизни очень уж быстро изнашиваешься: одежды-то мне на один оборот хватало, а содержать себя мне надо было в порядке, на оборванца-то кто клюнет? Но это уж после, как научился себя в руках держать и не всех сразу убивать…
— Что-то ты, приятель, привираешь, — без всякого уважения к благородству вампира хмыкнул Солнышко. — Это матерый вампир жрать может раз неделю-две, новорожденному куда как чаще кормиться нужно. Ну и где ж ты в ваших лесах столько разбойников нашел?
Тот, кто раньше был Леоном, ощерился, а напарник невозмутимо продолжил:
— Коряге ясно, что жрал ты всех, кого удавалось прихватить без свидетелей и без риска, благородный ты наш. Не понятно только — на кой ты сюда-то вернулся? Все ж таки здесь Лагос под боком, и всегда есть риск, что рано или поздно тебя раскроют…
Да так, в итоге, и вышло, как все видят.
Впрочем, вставлять эту ценную мысль в разговор я не стала.
А вампир улыбнулся — настолько неприятно, что мне снова захотелось пустить в ход Плясунью.
— Вернулся… Зимой по лесам шляется удивительно мало людей: разбойники в морозы, знаешь ли, пес, предпочитают сидеть в теплых избах по лавкам, пить и рассказывать своим бабам, каким тяжким трудом добыты ее сапожки да сережки! И хоть бывало и впрямь всякое, но я и впрямь охотиться предпочитал все больше на таких! Первую свою зиму вампиром я еле пережил: холода и бескормица могут доконать и таких, как я. И снова мне повезло: наткнулся в лесу на хутор… На нем зиму и продержался.
Меня начинало понемногу трясти: прилив сил, вызванный боем, давно ушел, а слушать эту тварь спокойно опыта мне явно не доставало. Но я всеми силами старалась держать себя в руках: ордену еще предстоит выяснить его маршрут, и пройтись по этим местам, выясняя, не осталось ли там новых тварей, и давая покойникам достойное погребение во избежание последствий. И сейчас, пока он разговорился, прерывать его не следует — всё, им сказанное, нам еще очень пригодится...
Но все равно. Сдерживаться становилось всё тяжелее.
— Решил, что больше так рисковать не хочу: в другой раз так может и не повезти. Но за время своих скитаний я понял, что люди, в большинстве своем, недолюбливают чужаков. Если ты чужой — тебя терпят, пока ты платишь деньги или приносишь пользу. Но если вдруг пропадешь без следа — всем будет плевать. Вот и решил этим воспользоваться: вернуться туда, где я буду свой.
“...и охотиться на чужих!” — мысленно закончила я.
— А почему жертвами выбирал мужиков, а не женщин? — подражая безразличию Камня, вставила я свой вопрос.
Третий плевок прилетел мне под ноги, и я, выжигая его, с трудом сдержала искушение вогнать комок огня в глотку твари.
— Женщины… — протянул он мечтательно, — женщины дома сидят, у печи. Чужачек и никому не нужных — мало, и они все на виду! Начнут пропадать — такое не скроешь… Это мужик может в лес уйти, да и сгинуть: медведь задрал, бывает! Да и что ж по-твоему, псина, я зря сведения у ваших добывал, перед тем, как из Лагоса уйти? Я ведь не дурак, я знал, знал, что наткнись вы на мужской обескровленный труп — станете искать бабу! И ведь искали, а?
Он подмигнул мне. Желание снести эту мерзкую башку сделалось почти непереносимым.
Сдержалась: подозреваю, он был бы этому только рад — если не этого как раз и добивался. Вряд ли он забыл тот лабораторный стол, на котором встретил свою “матушку”. Смерть от Плясуньи станет для него избавлением.
Но такой любезности я ему не окажу!
— Словом, вернулся я, а тут словно ничего и не изменилось. Только приятели мои, Питер с Джонасом, заделались семейными людьми, больше в Лагосе не прислуживали — один к углежогам подался, другой с отцом скотину выращивал и ордену продавал… Еще и женился на на той самой девке, на которую я поглядывал! И такая меня злость взяла! Ведь я — из-за них, а они!.. Такая обида!
В толпе кто-то заголосил, и вампир засмеялся:
— Да, Талика, да, девочка моя! Не сам твой Джонас под обвалившийся штабель бревен угодил! Никто и не заподозрил, что не один он там был… А за Питером пришлось аж до Пожоги прогуляться. Ну да ничего — выждал месяца три, и сбегал. В одну ночь управился. А дальше уже больше не рисковал, охотился только на чужих.
У меня к горлу подкатила тошнота.
Ведающий тропы, дай мне сил!
Сжав рукоять Плясуньи, я смотрела на тварь. На довольную, больше не притворяющуюся человеком тварь.
Он вынырнул из толпы молча — здоровый, кряжистый. Люди плеснули от него в сторону, словно волны. Перекошеная рожа, сжатые кулаки. И так же молча попер вперед мимо меня с таким видом, что скажите спасибо, что не сквозь.
И я не сразу поняла, что это значит, потому что ожидала, что вампир рванет на человека, но никак не наоборот.
А Илиан сообразил — плавный хищный шаг и он уже загораживает живой горе дорогу, признаться, выглядя на фоне ее несколько хрупко.
Хотя на гору я бы все равно не поставила.
— Уйди, цербер! — прорычал мужик. — Я его за моего Джонаса эту тварищу голыми руками на части порву.
— Нет, — спокойно сказал Камень. — Это добыча Ордена, а значит, Орден решает, что он будет с ней делать.
— “О-о-о-орден!”, — пискляво передразнил мужик и тут же рявкнул: — Из вашего ордена эта тварь вылезла, а вы с ней сколько месяцев ничего сделать не могли? И сейчас живьем заберете, чтобы он тут еще нам наплодил? Дай мне убить, или сам на моих глазах прирежь, но живым оно отсюда не уйдет!