Прекрасно. Она думает, что я очаровала альбиноса. И остальные тоже, наверное, так думают. Так и слышу, как мне перемывают косточки: «Это же та самая лгунья, которая оклеветала веронийского владетеля и светлейших… Жарковская Регина… Бесстыдница и высокородная шлюшка… Недолго в горничных продержалась! Легла под чужака, чтобы титул получить!»

Я улыбнулась, Элайза улыбнулась тоже, хотя не получила ответа. Она продолжала смотреть на меня, как будто видела первый раз в жизни. Но это не так: когда я только устраивалась горничной, была ей представлена, и много раз попадалась ей на глаза. Но видела ли она меня? Не думаю. Я была только прислугой, а сейчас — светлейшая.

— Он выбрал вас, — проговорила Элайза, подходя вплотную. — Будьте уверены… он выбрал вас.

Я ощутила аромат ее духов, что-то сладкое, но волнительное, и подумала в который раз: что за женщина! Ей не на Энгоре угасать, а блистать где-то в ЦФ. Не зря Гоин всегда выделял ее и говорил, что она необыкновенна.

На породистом лице морщин нет, но никто не спутает ее с девушкой или молодой женщиной. Мне стало понятно, отчего она захотела на меня так близко посмотреть. Мы обе знали: Элайза не стала избранницей Гоина только потому, что уже не молода. Во всем остальном она гораздо интереснее меня.

— Не думайте, что вы его недостойны. Не выдумывайте себе проблем и не вспоминайте, сколько ему лет, где он родился, и кто его окружал В вас есть сила, и вы можете ему противостоять. Он чувствует это. Так покажите ему, что такое энгорская барышня.

— Я не участвую в Отборе.

— Он вас заберет и без Отбора, — пожала плечами Элайза и отошла.

Я отбросила мысли об альбиносе и Отборе, и задумалась о ней.

Как красиво двигается Элайза! Но для женщины слишком высока и, чего уж греха таить, плоскогруда… нет, не спорю — в целом она очень красива, и эо-одарена. Но мне, как и многим другим, всегда было интересно, за что же ее выбрал муж? К моменту Отбора она была немолодой вдовой, а бывший владетель любил сдобных юных красавиц вроде Лили.

Или… или это не он выбрал Элайзу, а она его. Разве такой хитрюге сложно окрутить мужчину, тем более, столь самоуверенного, как бывший владетель? Наверняка, он считал, что сделал удачный выбор. Ему ведь не нужна была жена, которая может родить наследника, он хотел оставаться владетелем долго, очень долго, и властью ни с кем не желал делиться. Это его и погубило — он ни в чем не знал меры. Скорее всего, слишком часто прикладывался к накопителям, это к смерти и привело.

А что Элайза? Не будь наши люди убеждены в мысли, что женщине нельзя поручать власть, ее жизнь бы прекрасно сложилась. Но она и так не горевала: меняла любовников, путешествовала по Энгору. Не появись проблем с зоной, она рано или поздно прижилась бы у нас.

В комнату вошли Аркадий с Тоем.

— А вот и прекрасные дамы! — воскликнул Ильмонг. Он старался выглядеть задорным и веселым, но глаза выдавали, что суд его сильно расстроил. Чувствительная натура… — Этот ужас под названием «открытое слушание» подошел к концу. Вы правильно сделали, что ушли до окончания. Малейв отбыл на встречу с легесским коллегой, а нас оставил. Я предлагаю не скучать и испить хорошего вина под мои песни. Что скажете?

— Ничего не имею против, — проговорила Элайза и вложила в улыбку сексуальный призыв.

Кажется, она решила разбавить свою коллекцию любовников артистом. А тот разве будет против?

У меня не было времени на то, чтобы свыкнуться со своим новым статусом светлейшей. После открытого суда каждый день был отмечен каким-то торжественным событием, в котором я обязана была участвовать: то Малейв обнародовал программу развития Дарна на двадцать лет, то встречал первых лирианцев, прибывших организовывать во владении Дома Жизни, то открывал Сеть для всеобщего пользования. Центаврианин торопился закончить все дела до Отбора, а Отбор должен был начаться вот-вот.

В нашем захолустном владении происходили такие разительные перемены, что волновались все. Обыватели боялись, что житье станет хуже, те немногочисленные светлейшие, что остались, боялись, что и об их маленьких грешках узнают. В Дарн стремились попасть светлейшие из других владений, чтобы высказать Гоину свое веское «фе» по поводу фабрики по выращиванию эо-ши, но их не пускали, а если и пускали, то с такими ограничениями, что это было для высокородных оскорбительно.

А я… Я отныне считалась приближенной к владетелю, но, по сути, была отдалена от него. В последние дни все, что я могла ему сказать, это: «Блага, светлейший». Он отделывался вежливой фразой и показывал, что всегда мне рад; меня это злило.

Я чувствовала, что обновленный после хранилища Гоин Малейв — это не недостижимая высота, и что у меня есть шанс на самом деле стать ему ближе. Но как сделать это? Я слишком долго боялась сближаться с людьми, а уж как сблизиться с таким мужчиной — загадка.

Понимая, что так и буду находиться в подвешенном состоянии, пока не пройдет этот чертов Отбор и все не решится, я нервничала. Отпустит ли меня с Энгора альбинос? Как-то еще вознаградит? Попросит участвовать в Отборе, или потеряет интерес, ведь я уже сыграла свою роль?

Кусок в горло не лез, ни о чем другом не получалось думать. Кто же я Малейву? Девка, которая всего лишь помогла достичь цели, или девушка, которая нравится по-настоящему?

Не я одна пребывала в задумчиво-встревоженном состоянии. Ветров тоже был чем-то омрачен. Утром накануне Отбора он заявил «Нам нужно серьезно поговорить, Регина». Я нервно рассмеялась и сказала, что «серьезно» поговорим мы после обеда, потому что до обеда у меня всякие девичьи дела. Аркадий смиренно принял такой ответ, а я смылась, сама себе удивляясь. Он же нравится мне. Так почему хочется от него сбежать?

Однако разговор с Ветровым пришлось отменить. Мне позвонили из закрытого учреждения, где содержалась Элеонора Монсиньи, и сообщили, что ей разрешили встречу со мной. Конечно, я сразу рванула в Ферисголд, опасаясь, что тетя Нора умирает, и потому хочет увидеть меня… напоследок. В общем, в клинику я приехала в страшно взвинченном состоянии; со стороны, наверное, меня тоже можно было принять за пациента этой самой клиники. Я не запомнила, как прошла контроль при входе, как меня вели по коридорам, как я оказалась в ее палате. Сердце колотилось болезненно быстро, эо приливало к кончикам пальцев, стремилось выйти вместе с переживаниями.

Однако стоило мне увидеть Элеонору, как напряжение отпустило. Мои глаза быстро обежали легонькую фигурку старушки, отметили, что она вовсе не выглядит умирающей, а потом включилось эо-зрение, и я удостоверилась: с тетей Норой все хорошо. Относительно хорошо.

— Девочка моя, — улыбнулась женщина, подходя. — Какая ты стала…

— Это всего лишь другая одежда, — прерывистым из-за напряжения голосом ответила я. — Во всем остальном я та же бестолочь. Теть Нор, я так запыхалась… можно мне воды, а?

— Ах, — покачала Элеонора головой, подходя к графину с водой, — если бы ты еще и говорила, как положено барышне… ну, ладно. Не буду тебя журить.