– Извините.

– Отец Дмитрий Стефановский проявил смекалку. Убиваясь в печали, что не смог вызволить владыку Митрофана живым из заточения, он с товарищами умудрился похитить его тело. Договорился с возчиками, ночью вывозивших на телегах трупы убиенных на свалку к Собачьему бугру; у Красного моста он перегрузил тела обоих мучеников на свою повозку и привёз к стенам Покрово-Болдинского монастыря. Надо было спешить, поэтому без гробов и облачений отец Дмитрий начал панихиду. Первым в могилу положили Леонтия, а сверху владыку Митрофана. Завернули их в простыни, предали земле, а на могиле оставили лишь небольшой холмик. Да, опять же… – словно спохватился старец. – Креста на убиенном Митрофане не оказалось, оба покойника были в окровавленном ночном белье. Отец Дмитрий снял крест с себя и надел его на мученика, к цепи прикрепил ещё и железную коробочку с запиской, в которой тут же под свет фонарей изложил обстоятельства кончины и имя.

Старец смолк, потерянно сложив руки на коленях, голова его поникла, казалось, и сам он оцепенел. Я торопливо дописывал протокол.

– Много лет спустя, – подал он снова голос, – приходилось мне как-то бывать у монастыря с владыкой Фаддеем. Поставлен был на могиле той уже и крестик, но жаловались монахи, бесчинства продолжались. Нашлись нечестивцы, сносили крест до основания, обломки и те исчезали. Кто-то с чёрной душой старался не оставить на том месте даже внешних примет.

Я давно уже поглядывал на часы. Мне следовало торопиться, если я хотел успеть в КГБ.

– Вы спешите?

– Аркадий Ильич, мы вас побеспокоим, если возникнет надобность встретиться для уточнения некоторых обстоятельств, – произнёс я обязательные слова.

– Что вас может ещё интересовать?

– Ну… – замялся я. – Проверить, что вы сообщили, сложно. Однако всё будет доложено начальству, и мы постараемся…

– Знаете ли?.. На старости лет хотелось бы единственного – умереть в родной земле без позора. Грязи на меня столько пытались налить…

– Отдельные события изложены вами ортодоксально.

– Как вы сказали?

– Противоречат известным источникам.

– Кремлёву и Холопову?

– Если бы! Это писатели. В очерках по истории нашей партийной организации, мягко выражаясь, Мушкатёровым несколько иначе…

– То есть я лгу?

– Излагаете тенденциозно.

– Однако! – начал он снова загораться волнением. – Отстранили же Атарбекова от должности после убийства владыки Митрофана.

– Он был отозван Дзержинским в Москву и направлен с повышением в другое ведомство.

– А вот здесь вы не правы! – старец вскинул гневный взор. – И если нет в живых свидетелей, то имеются архивные документы. Не могли же их уничтожить или подчистить.

– О чём?

– Как! – Курнецов вспылил, и я невольно пожалел, что наш разговор получил продолжение.

– После расстрела архиепископа Митрофана, – чуть не вскричал он, – Мина Львович Аристов поднял гвардию, окружил губчека и арестовал весь особый отдел! Атарбекова ждала неминуемая смерть, так как Аристова поддержали и другие члены Реввоенсовета. Только Киров его спас, получив приказ Дзержинского специальным конвоем немедленно отправить арестованного для специального расследования в Москву. В обкоме коммунистической партии имеется архив. Полагаю, вашим органам не откажут…

В глубине квартиры забренчал звонок.

– К вам пришли?

– Соседка, – как-то сник Курнецов. – Пора. Пришла уколы делать. Мне, знаете ли… До поликлиники далеко. С её помощью с недугами борюсь.

Я поднёс руку с часами к глазам – времени не оставалось.

Сквозь дрёму он слышал, как, закашляв, поднялся отец, неясные разговоры родителей на кухне и свисток чайника, оборвавшийся с опозданием. Потом мать осторожно подошла к двери, поудивлявшись, что всё спит, на цыпочках удалилась, так и не отважившись войти; и за ними захлопнулась входная дверь. Оставшись один, он блаженствовал в постели, разглядывая потолок, фотки на стенах, начиная со школьной поры, плакат любимого боксёра Попенченко с перчатками и в спортивной майке с рукописной надписью «“Динамо” – от всего сердца», сделанной им самим, разбудивших его бесстыжих голубей, до сих пор воркующих у распахнутой форточки.

В кои веки впереди у него были свободные целых полдня, пожалованные расщедрившимся капитаном Донсковым за успешные ночные бдения, младший лейтенант Семёнов ломал голову, куда их деть. Приятели давно перестали заглядывать, прознав про его вечную занятость, прежние увлечения он забросил сам, девушкой по-настоящему не обзавёлся. Однажды на службу рискнула позвонить Татьяна, но угодила на Фоменко, а старлей, перехватив телефон перед самым его носом, специально закатил ей такую занудную отповедь о вреде личных бесед в служебное время, зловредно поглядывая на младшего лейтенанта, что у той вряд ли осталось желание водиться с самим адресатом. А жаль, девушка произвела на Вячеслава яркое впечатление.

После памятного случая в кафе Семёнов ещё несколько раз бывал там, и незаметно они сблизились с Татьяной; ей даже удалось как-то утащить его в кинотеатр «Октябрь», посмотреть на «настоящих мужчин», как она выразилась; народ валил на «Великолепную семёрку» с самим Юлом Бриннером.

Успевая чистить зубы, а затем, прыгая на одной ноге, стараясь попасть в штанину, Семёнов приготовил глазунью из трёх яиц, уселся у телевизора и прихватил оставшуюся от отца газету. Патлатый певец бесновался на экране, словно напоминая и подсказывая:

И решение нашлось само собой – а не махнуть ли ему в то кафе и самому переговорить с Татьяной? Настоящему джентльмену не мешало бы извиниться за незаслуженные нравоучения, устроенные вздорным начальником, а то у бедняжки действительно сложится неблагоприятное мнение об этих самых… людях в синих шинелях.

Насвистывая привязавшийся мотивчик, младший лейтенант, естественно, при параде и весь представительный, не хуже английского дипломата, через какие-то полчаса бодрым шагом уже входил в кафе, но его ждало разочарование – Татьяны не оказалось на месте, оказывается, её куда-то отправил шеф, Фарук Нариманович, почтенный здоровяк, хозяйствовавший в зале. В обществе подружки-подменьщицы ему пришлось дожидаться с бокалом сока за столиком минут двадцать, прежде чем знакомая стройная фигурка мелькнула на входе, а вскоре она сама, сдержанно улыбаясь, присела напротив.

– Вот уж кого не ожидала увидеть, так это вас, Вячеслав Андреевич, – дерзко стрельнула она зелёными глазками и, казалось, пощёлкивая жадными зубками.

Подружка, ещё раньше вскочив на ноги, заняла безопасную позицию у них за спинами, не отваживаясь сидеть, но и не торопясь покидать.