как, впрочем, и другие, выполнялись в полном красноармейском обмундировании: в гимнастёрках, шароварах и тяжёлых кирзовых сапогах. Единственным послаблением во время этих занятий было снятие поясного ремня.

На воротах находились и ещё два предмета — тонкий, почему-то удивительно скользкий, отполированный тысячами рук, шест и толстый канат. По ним также надо было забраться до самого верха на одних руках. Наконец, последним гимнастическим снарядом была так называемая стенка — забор, сделанный из толстых досок, около двух метров длины и такой же высоты. Полагалось с разбега уцепиться руками за верхнюю доску, сильно оттолкнуться одной ногой от земли, а другой от стенки, получившимся от этих толчков размахом тела перенестись через забор и спрыгнуть на землю.

Занятия физкультурой, как и строем, начались с самых первых дней службы. Если на большинстве снарядов Борис был в числе середняков, то на стенке попал в число отличников. Он с детства хорошо прыгал, и это помогло ему быстро овладеть стенкой, но некоторые, в том числе и Штоффер, очень долго не только не могли перескочить через неё, но даже забраться наверх и просто перелезть на другую сторону.

Вообще, эта физкультура имела весьма отдалённое сходство с той, которую мы знаем и видим сейчас. Командиры отделений и старшина не делали никакого различия среди порученных им бойцов. Не считаясь ни с ростом, ни с возрастом, ни с предварительной физической подготовкой, их требования были одинаковы для всех, скидок не делалось никому. Поэтому, если некоторые выполняли заданные упражнения сравнительно легко, другим для этого приходилось вкладывать все свои силы, да и тогда они справиться удовлетворительно не могли. Но как это ни странно, при всей кажущейся несообразности, методической и научной непродуманности такой физкультуры, пользу она принесла. Через два-два с половиной месяца снаряды покорились всем курсантам, они научились выполнять задаваемые упражнения, если и не совсем чётко и красиво, как это делал старшина или кто-нибудь из помощников командиров взводов, то всё-таки достаточно правильно.

Теоретические занятия проводились в течение четырёх часов после строевой или физической подготовки. Они включали в себя изучение материальной части личного оружия, его тактических и боевых свойств, основ тактики ведения современного боя отдельным пехотинцем, изучения противогаза и других предметов, входивших в программу одиночного бойца.

После обеда и мёртвого часа, в течение которого все обязаны были раздеваться и ложиться в постель, до ужина оставалось 3–4 часа. В это время занимались самоподготовкой, повторением пройденного за день и выполнением заданий, данных командирами на уроках. После ужина все собирались в свободной части жилой казармы и часа полтора занимались разучиванием походных песен. Между ротами в полку шло соревнование на лучшее исполнение песен на марше. Первое место всегда занимала первая рота, то есть курсанты-одногодичники. Старшина заявил, что нельзя допустить, чтобы в этом году первенство досталось кому-нибудь другому.

Вскоре рота уже неплохо исполняла все имевшиеся в распоряжении старшины песни. В основном это были песни революционные, песни Гражданской войны: «Слушай, товарищ», «Ты, моряк», «Белая армия, чёрный барон», «Как родная меня мать провожала» и т. п.

Тут неожиданно проявился талант Петьки Белякова, обладавшего красивым баритоном. Он предложил разучить новые, никогда ранее не слыханные в полку песни, гарантируя, что так они добьются получения первого места. Старшина его поддержал, и вскоре курсанты довольно сносно пели эти песни, хотя и не походные, но удачно приспособленные под шаг. Они так понравились всем, что Борису, например, врезались в память на всю жизнь. Одна из них — «Песня коммунаров» начиналась так:

Слушай, мальчик: в городе Париже

Есть заветная стена,

В ней дыханьем жизни камни дышат,

Странной силой эта жизнь полна…

Особенно всем нравился припев:

Это идут коммунары в семьдесят первом году;

В небе пылают пожары всем богачам на беду;

Это идут коммунары, это они идут!..

Вторая песня — «Марш испанских коммунаров»:

Встаньте, братья, встаньте, сёстры!

В строй бойцов стальной колонны,

Пусть восстанут миллионы,

Пусть зажжётся солнца свет!

В кабале и в униженьи,

Кто привык бороться смело,

Средь борцов за наше дело

Для измены места нет! Места нет!

Обе эти песни, спетые ротой во время первого марша по городу, привлекли к себе внимание не только командования полка и дивизии, но и жителей города, стоявших по сторонам улицы и глазевших на проходящий полк.

За час-полтора до сигнала отбоя, звучавшего ровно в 23 часа, каждый курсант получал так называемое свободное время. Можно было почитать газету, книгу, написать письмо домой, починить обмундирование, постирать носовой платок, поиграть в шахматы, просто поболтать с товарищем. Иногда в это же время проводили и какие-либо собрания, готовились к выступлению в самодеятельном концерте и подготавливали выпуск боевого листка.

Кстати сказать, первое партийное собрание роты состоялось на следующий же день после прибытия пополнения в полк именно в это время, комсомольское проходило в часы самоподготовки. Борис участвовал в обоих, ведь он был комсомольцем и кандидатом в члены партии.

Комсомольцев в роте оказалось много — человек сорок, а партийцев — всего девять человек, из них два кандидата — Алёшкин и Колбин. Оказалось, что среди командного состава роты коммунистов было двое — политрук Савельев и командир Новиков, из младшего комсостава — два помкомвзвода. Курсантов-коммунистов было пять человек. С нашей современной точки зрения такая партийная прослойка, вероятно, показалась бы чрезвычайно низкой, но в то время она была высока. В полку были роты, в которых вместе с командным составом находилось всего один-два коммуниста. Роты, имевшие свои партячейки, были наперечёт, в большинстве случаев ячейка создавалась одна на батальон.

На первом собрании после того, как каждый из коммунистов коротко рассказал свою биографию, секретарём ячейки был единогласно избран курсант третьего взвода Хоменко, рекомендованный политруком. Он был, пожалуй, самым пожилым из курсантов, в партии состоял уже пять лет, и перед призывом был секретарём ячейки депо. Впоследствии оказалось, что лучшей кандидатуры подобрать было невозможно. Хоменко показал себя очень уравновешенным, дисциплинированным, спокойным, но в то же время и чрезвычайно принципиальным человеком.

Полной противоположностью ему был секретарь комсомольской ячейки Павлин Колбин. Этот умел отлично говорить и воодушевлять окружающих, был всегда возбуждён, криклив, готов совершить самый отчаянный поступок — как хороший, так и плохой. Ему не раз доставалось от командования, от политрука и от Хоменко. Вместе с тем он отлично руководил буйной ватагой комсомольцев, среди которых, возможно, благодаря своей немного бесшабашной удали, пользовался большим авторитетом.

Когда на собрании партячейки выслушали биографию Бориса и узнали, что на гражданке он был техническим секретарём бюро ячейки, приняли