перемену, забеспокоился и стал заискивать, угощая пирожками с вареньем. Костя не брал под предлогом, будто у него заболели зубы.

Накануне классной диктовки по русскому языку Санька без обиняков попросил его помочь подготовиться и позвал к себе с уроков.

— У нас пообедаем.

Обедать к ним Костя не пошел, а отказать в помощи постеснялся и пришел вечером. Половикова была с ним особенно ласкова и кроме кофе угостила сливочным кремом. Но дружба между мальчиками дала трещину, и развязка быстро наступила.

— Все это я запомнил на всю жизнь, до мелочей, — рассказывал Костя Арише.

В воскресенье играли во дворе в бабки, по-прежнему в общую с Санькой казну. Костя был в ударе, бил без промаха, и они «выставили» своих противников начисто. Один Юсупка имел еще бабки и желал продолжать игру.

— Не буду с ним одним играть, — заявил Санька, завязывая мешок с бабками.

— Дай я с ним сыграю, — сказал Костя. — Нельзя отказываться, раз мы выиграли.

— Вот еще! Стану я церемониться с Юсупкой.

— Жила Санька, жила! — закричал тот. — Жадный! Боишься проиграешь? Дай Коське бабки, что тебе, жалко? Он со мной играет.

— Дай, Саня, три пары! — настаивал Костя.

— Не дам.

— Дай, говорю! Это наши общие с тобой бабки.

— А ты их покупал?

— Так я же сегодня четырнадцать пар выиграл! — Костя возмутился. — Если не дашь, не стану с тобой заодно играть!

— Подумаешь, загрозил! Иди, пожалуйста, играй, с кем хочешь. Мастер играть на чужие. Небось у тебя ни копейки нет на свои бабки.

— Ах, ты вот как?!

Мальчики сошлись лоб в лоб, точно козлята. Лица их пылали ненавистью.

На них смотрел весь двор, где Половиков, сын домохозяина, привык первенствовать. Костя уступить не мог, из чувства обиды и презрения к Саньке. Тот, разозлившись на обычно сговорчивого приятеля, оскалив свой дурной зуб, выпалил первое, что соскочило с языка:

— Нищий!

В тот же миг Костя ударил его по лицу. Санька размахнулся мешком с бабками — в мешке звякнули чугунные битки-плитки, но удар пришелся по спине Юсупки, который бросился их разнимать.

— Уйди! — завопил Санька со слезами бешенства и вторично ударил мешком Юсупку, срывая злость.

Маленький татарин стерпел, ухватил реалистика за кисти рук и твердил одно:

— Не дам драку! Не дам драку!

Костя повернулся и ушел. С тех пор они с Половиковым в классе не разговаривали. Санькина сестра Валя, как-то встретив Костю, обрадовалась и спросила: отчего он к ним не заходит? Костя покраснел и отвечал:

— Так.

Зато с Юсупкой дружба у него окрепла. Костя выпросил у отца пятиалтынный, купил бабок, они с Юсупкой сложились и стали играть в общую казну.

К весне они подкопили денег, наняли в половодье на пристани ялик на целый день и, прихватив самодельное ружье, пустились в «кругосветное путешествие», на которое отваживались только самые отчаянные из казанских юных мореходов. По пересекавшему город Булаку, который зиму и лето курился на дне оврага смрадными испарениями сточных труб, а весной преображался в полноводный канал, кругосветчики спускались в Казанку, по ней — в Волгу; по Волге — до залитых ею завокзальных лугов, где река в разлив прямиком достигала Казани. По многоверстной шири этого разлива путешественники возвращались в город, преодолев бурное течение под железнодорожным мостом.

Маршрут этот, верст в двадцать пять, едва не стоил жизни нашим искателям приключений. Их ялик над дамбой у волжских пристаней, гонимый сильным течением, налетел на скрытую под водой тумбу и опрокинулся — к счастью, в сторону дамбы, а не ее крутого откоса, где утопающие не достали бы ногами дна и упустили бы лодку. Дно оказалось под ногами, они успели вцепиться в борт ялика, кое-как его перевернули, вычерпали воду и даже спасли затонувшее ружье. До нитки мокрые, согрелись, работая веслами, и к вечеру подъезжали к городу с песней «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», счастливые избегнутой опасностью. Нечего говорить, что за дорогу Костя успел пересказать своему другу множество вычитанных из книг мореходных историй и приключений.

По счастью, ни тот, ни другой не подхватили простуды.

Вот этот-то Юсупка, по словам Половикова, бился и отдал жизнь за власть Советов в гражданской войне. А что Санька, повзрослев, очутился в лагере белогвардейцев, Костя не сомневался. Другого пути у таких зверенышей в те годы не было.

«Не твои бабки»… Но Саньке сам бог велел расти жадюгой, на то были свои причины, и время было другое. А зачем же сегодня эта милая девчушка, дочка таких симпатичных родителей, советских людей, заговорила вдруг Санькиными словами? Почему эти слова такие живучие? Было над чем задуматься. Пустой случай в глазах Пересветова вырастал в серьезнейшую педагогическую проблему. Барьер перед психологией индивидуалиста-собственника в душе ребенка должно воздвигать со дня появления его на свет, с пеленок, и никто, кроме родителей, делать это не в состоянии. Их упущения могут оказаться неисправимыми ни в детском саду, ни в школе. Попробуй-ка из кривого саженца прямое дерево вырастить!..

В первую же встречу с Владимиром Пересветов поделился с ним впечатлением от вагонной сценки. Тот выслушал отца и сказал:

— Тут лишь краешек проблемы, на кардинальное решение которой не хватит, может быть, жизни целого поколения. Одной пропагандой педагогических знаний среди родителей тут не возьмешь, хотя она, конечно, необходима в самых широких масштабах.

— Давно бы надо макаренковское письмо к родителям миллионными тиражами переиздать, — прервал его отец. — Подумай, я его только в собрании сочинений нашел, в четвертом томе. Да самый факт, что я его до сих пор не читал, — это я, историк, журналист, а теперь и писатель! — уже сам по себе говорит, в каком забросе у нас до сих пор педагогика!.. Что же спрашивать с рядового читателя?

— Педагогические знания должно прививать будущим отцам и матерям со школьной скамьи, но и это в конечном счете ничего не решает. Нужно научить людей подниматься всегда, когда это необходимо, с привычной для нас эмпирической основы житейского мышления на научную ступень. Каждый должен привыкнуть сверять свой личный, семейный, групповой опыт жизни с опытом и выводами всего человечества, зафиксированными в науках, в педагогике в частности. Наука должна войти в повседневный семейный обиход, как она входит теперь на завод, в любое производство. К этому нас рано или поздно приведет все движение к коммунизму, но на передний план, естественно, выступает школа.

— Словом, ты меня переадресовываешь к Дмитрию Сергеевичу Варевцеву. Кстати, они с чего конкретно думают начать перестраивать школьное образование?

— Кажется, уже договорились с одной из московских школ. В принципе им разрешено экспериментальное преподавание математики и русского языка