– Понятно, – Киров вздохнул. – Только, сам понимаешь, вони будет… До этого же рекордсменов везде, так сказать, на щит поднимали. Говорили, что они – лучший пример советского энтузиазма и лучшая демонстрация неоспоримых преимуществ советского строя.

– А ты напиши так, чтобы было понятно, что есть умные рекордсмены, – усмехнулся Сталин. – И есть дураки, идущие на рекорд ради трескучих фраз, личной славы и материальных благ, которыми наше государство заслуженно награждает тех, кто по-настоящему раздвигает границы возможного. И вот таких дураков в последнее время стало слишком много. А они не помогают, а вредят. Несмотря на то, что на первый взгляд очень похожи на первых. И вот за это мы будем спрашивать максимально строго. Да и вообще, лучшее, что может сделать сознательный рабочий, это строго следовать плану, исполнение которого и есть долг и честь любого советского рабочего. Понял?

Киров задумчиво кивнул. Уж что-что, а оратором он действительно был блестящим. Поэтому сразу начал прикидывать речь, которая потом станет статьей. А также где, когда и перед кем её произносить.

– Не торопись, – прервал его Сталин, сгребая со стола несколько папок и протягивая первому секретарю Ленинградского обкома. – Вот, изучи внимательно ещё раз. Сроку тебе на это две недели. Потом вернёшь эти папки мне, – хозяин кабинета развернулся к народному комиссару СССР по военным и морским делам. – Ты, Михаил, как я понимаю, ближайшие полгода будешь плотно занят?

– Да, – кивнул Фрунзе. – Разгребать придется много. Выяснилось, что Триандафилов[118], которому я поручил заниматься разработкой новой тактики, погиб в авиакатастрофе этим летом. И, похоже, вместе с ним сгорели и все переданные ему мной документы. А Тухачевский, которому я поручил заняться этой темой после Владимира Кириаковича, справился не ахти. А потом и вообще попал под репрессии. А я – помер, – усмехнулся Михаил Васильевич. – Его же преемники, испугавшись попасть под этот же молох и под влиянием наших «первых конников», которых ты продвинул на армию после моей смерти, так переделали всё ранее наработанное, чтобы ничего от тех наработок не осталось. Тухачевский же был объявлен врагом народа, так что всё, что было до этого наработано под его руководством, априори посчитали вредительским… Вследствие чего к войне вместо эффективной тактики мы имели кое-как сляпанные руины…

– Надеюсь, теперь этого не случится? – боднул наркома тяжелым взглядом хозяин кабинета.

– Нет, – серьёзно ответил Фрунзе и, улыбнувшись, добавил: – И катастрофы не будет. И-и-и… со мной, может, обойдется. Или хотя бы всё случится года на три-четыре позже…

Сталин понимающе кивнул. Их «дорогой друг» там, у себя, в будущем, отыскал в архивах и прошерстил медицинские карты всех троих «погруженных в тайну», и привёз почти тридцать килограмм медикаментов для них на несколько лечебных и общеукрепляющих курсов с самыми подробными схемами их применения. Так что шанс на то, что все они протянут слегка подольше, чем им было отведено природой, был, и неплохой…

– Тем более что то, что он на этот раз привез по тактике и военному искусству в целом в один портфель, который можно прихватить с собой в самолет, теперь никак не уместится.

– Что, так много приволок?

– Двадцать восемь уставов и наставлений, – сообщил Фрунзе. – От «Боевого устава пехоты», издания тысяча девятьсот сорок второго года и «Наставления по инженерному делу для пехоты РККА» сорок третьего и до «Боевого устава зенитной артиллерии Красной армии» сорок четвертого года. То есть самая квинтэссенция опыта будущей войны… А кроме того, там есть такие наставления и инструкции, для которых в нашей армии ещё штатных должностей не имеется.

– Это какие же такие? – оживился Киров.

– Например, планшетисты.

– А это что за звери?

– Они входят в расчет радиолокационных станций и занимаются приемом информации о воздушной обстановке от операторов РЛС и нанесением их на специальный планшет… это такая штука высотой больше человеческого роста и немалой шириной, глядя на которую командир и осуществляет управление силами авиации в бою.

– Ух ты, как оно! – Киров удивленно покачал головой. А Сталин нахмурился.

– Это нам что же, на все самолеты теперь радиостанции ставить нужно будет?

– И не только, – кивнул Фрунзе. – На все танки и другие бронемашины, а также ещё потребуется по радиостанции в каждое подразделение от пехотной роты и выше.

– Эдак мы все деньги на армию ухнем, – хмыкнул Сталин. – А страну строить на что будем? Всё равно армию того времени, из которого пришёл «наш дорогой друг», нам сделать не получится.

– Ну, в армии «того времени» своя личная радиостанция у каждого рядового солдата имеется. А если в среднем по войскам брать, так и по полторы-две на душу выйдет.

– Это как это, – не понял Киров. – В каждой руке по трубке, что ли? А воевать чем?

– А вот так, – пояснил народный комиссар СССР по военным и морским делам, – у каждого солдата по одной, но они там пешком не ходят, а на бронированных транспортерах ездят, даже пехота, по одному на отделение… так вот на нём ещё одна стоит, уже мощнее, далее – у ротного командира уже две, чтобы работать в ротной, батальонной и полковой сети, а также иметь связь с силами поддержки, у полкового – уже штук шесть, ну и так далее. Да ещё и в местах дислокации, а также на всяких постах и в бункерах и всём таком прочем, опять же, дополнительные имеются. Вот так и выходит…

– Ладно, нам до этого ещё дожить надо и страну не просрать. И ты там пока всё равно аппетиты поумерь, – оборвал рассказы о будущем хозяин кабинета и ещё раз уточнил: – Значит, ты пока полностью занят?

– Да, – кивнул Фрунзе. – Триандафилову уставы отдавать нельзя. Сразу столько вопросов возникнет. Это не общие рассуждения без указания источников, составленные в виде этакого кабинетного исследования с пространными предположениями о тактике и стратегии будущей войны, которые у него сейчас имеются, а конкретный документ, рассчитанный под определенные штатную численность и набор вооружений, большей части которых у нас ещё даже в проектах нет. Так что мне придется сначала изучить их самому, а потом уже понять, как формулировать задачи, чтобы и не засветиться, как говорит «наш дорогой друг», и все двигалось в нужном направлении. Причём не только в области разработки новых уставов… Ну и по другим материалам разбираться тоже много.

– Хорошо. Тогда я тебя ближайшие полгода не трогаю. Но затем и ты начнешь изучать всё вот это, – Сталин положил ладонь на папки. – Чтобы к моменту открытия портала мы смогли сформулировать для «нашего дорогого друга» внятные и подробные вопросы. И будьте внимательны, ищите всякие зацепки. Я больше не желаю получать сюрпризы типа взявшихся неизвестно откуда всяких «сталинских репрессий» с объяснениями в виде невинно хлопающих глазок и фраз: «Так вы ж не спрашивали!»