Концовку любопытного репортажа Родион дослушать не успел, поскольку объявили посадку на его рейс.

Она ждала у выхода на посадку, с книгами и духáми для мамы, которые успела купить перед вылетом. А вот подарок отцу приготовила заранее — ведь юбилей…

Перед поездкой она страшно волновалась: с родителями не виделась с прошлого лета, и об изменениях в ее личной жизни они ничего не знали.

Как они воспримут эту новость?!

Все-таки почти тридцать лет разницы…

В отличие от нее, Родион на этот счет был совершенно спокоен. Ведь и у ее родителей тоже разница, кажется, лет двадцать. Конечно, на первый взгляд, все против них: огромный разрыв в возрасте и в жизненном опыте… Но не в этом ли состоит парадокс обоюдного притяжения?

Родители их поймут.

Его тревожило другое. С момента нападения прошло всего три месяца, один из которых он провел на больничной койке. Все это время она навещала его почти ежедневно, но никто, кроме соседа и медсестер, не знал о ее существовании.

По крайней мере, ему так казалось.

Но однажды…

Она влетела к нему в палату с улыбкой.

— Почему ты не отдал мне ее сам? — обняла, потерлась щекой о его щетину.

Родион полусидел в подушках и никак не мог понять, чем заслужил эту награду.

— Это жемчужина! Где ты ее взял? У букинистов? 1997 год издания… Такой нет даже в университетской библиотеке!

Она достала из сумки черно-белую книгу. «Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным»[37].

При виде знакомого балетного иероглифа по телу Родиона прошла нервная судорога.

— Баланчин… Откуда… — голос его не слушался, — откуда это у тебя?

— Курьер доставил. Сегодня утром…

— На дом?

— Ну да… Позвонил в дверь: «Вам презент от месье Лаврофф».

— И все?

— А что еще?.. — Она начинала волноваться. — Он вообще-то был странный какой-то, буркнул напоследок: «Вы, главное, в подземных переходах будьте поосторожнее» и, не прощаясь, укатил в лифте…

А вот это был выстрел на поражение.

Красноречивое уведомление о том, что «делу Апостола» хода не дадут. Угрожая расправой той, чье существование он надеялся сохранить в секрете, Готье нанес ему ощутимый удар.

Значит, об их связи уже давно известно…

Впрочем, после последнего разговора с де Перетти судьба расследования была предопределена. Работу по делу придется приостановить, ломать чужие судьбы он не собирался. Не зря когда-то Оливье Бретон упрекал его в характерной славянской совестливости…

Что ж, наверное, он и вправду всю жизнь бессознательно подчинялся этой нравственной традиции.

Как бы то ни было, «дело Апостола» оказалось для него особенным. В пылу корсиканской рокировки он потерял близкого друга — в причастности Дарио к исчезновению портфеля и других важных материалов Родион практически не сомневался. Консьержка, по его просьбе поднявшаяся в квартиру спустя сутки после нападения, обнаружила, что дверь открыта, все вещи на своих местах, поврежден лишь старый стереоусилитель «Маранц», который давно стоял без действия и был переоборудован в тайник.

О его существовании знал только Дарио…

* * *

Порывистый ветер обрушился на остров, застав его врасплох.

Под яростным натиском воздушных потоков море вскипало, накатывало на берег, жадно слизывая брошенные у кромки воды вьетнамки и солнечные очки, подбираясь к лежакам и полотенцам. Отдыхающие хватали свои вещи и засовывали их как попало в объемные сумки. Бухта опустела, стихия стремительно отвоевывала последние кусочки суши.

Еще бросок — и уколы соленых брызг вырвали ее из тревожного сна!

Анна резко села, подобрав под себя ноги. В начале апреля, конечно, часто штормит…

Пора возвращаться в дом.

Харис, наверное, не находит себе места, с возрастом он стал мнительным, тревожным и каким-то беспомощным…

Однако стол им был накрыт безупречно.

Белое с голубым, мельхиор приборов, мерцание хрусталя. София бы добавила сюда красных салфеток… но не Харис. Хирургически сдержанно и аскетично — скальпель и спирт.

Анна достала поднос, и в считаные минуты его заполнили пиалы — жареный осьминог, салат из фасоли, подрумяненный халуми, сбрызнутая маслом пористая фета…

И молодое Δύο Ελιές, она настояла.

С Оливией не виделись семь долгих месяцев, с августа. В жизни дочери многое изменилось. Три года назад она приняла решение оставить хореографию. Анна к этому внутренне была готова, но Харис… Неважно. Журналистика — блестящий выбор. Анна мало об этом знала, однако жизнь ее свела когда-то с человеком, который, как ни странно, многое предопределил.

Снаружи раздастся шум, хлопнут дверцы такси. Харис пригладит седые пряди, бросит в зеркало тревожный взгляд — старец ли? Да нет, убеленный сединами мэтр.

Анна будет неизменна — в строгом платье и сложной геометрии блестящих волос.

Послышатся голоса: мелодичный — Оливии, и мужской, сдержанный, смутно знакомый.

Анна бросится ко входу, сощурится в сумерках прихожей: девочка моя, такая красивая, новая, чужая…

Вслед за Оливией в дом шагнет нескладная фигура. Сверкнет белизной дежурной улыбки, откинет волосы со лба и тряхнет головой: «Померещилось…»

Париж, 2018