Видела, что Ленка звонила раз пять. С работы несколько неотвеченных вызовов. Все равно. Не сейчас.

Дикое напряжение и, одновременно, — пустота.

Я ничего не могу сделать прямо сейчас.

На потолке не горят две лампочки. Потолки у меня натяжные, три ряда по пять лампочек… раньше не горела одна по центру, полгода уже, а теперь еще вот над кроватью… Пыль на полках. Засохшее пятно от кофе на кухонном столе. В прихожей куча обуви, еще с весны, дожидается пока я помою и уберу ее… сейчас сапоги не нужны, хватит босоножек.

Пустота.

Я пыталась не думать о Рое. Но сердце разрывалось.

А если я не вернусь? Если я больше никогда не увижу его? Как тогда жить? По-старому уже не выйдет.

Вернусь, конечно. Вернуться мне никто не помешает. Вот завтра пойду и буду выяснять, как и когда. Узнаю, как можно в собственном теле переместиться. Это ведь возможно. Скажу им, что мне так понравилось и хочу переехать туда жить. Такие ведь случаи были.

Главное, чтобы с Роем все было хорошо. Иначе все зря. Без него тот мир мне не нужен.

Надо поспать, наверно.

Комар залетел в открытое окно и звенит…

Где-то к трем ночи я заснула.

Проснулась в пять. За окном уже светло, конец мая — солнце встает рано.

И поняла, что валяться больше нет сил.

Из зеркала в ванной на меня смотрела растрепанная и осунувшаяся женщина, слегка за тридцать. Да нет, не страшная и не толстая, совершенно обычная, каких миллионы. За эту неделю я даже похудела, что и не удивительно, искусственное питание и никаких пирожков.

Но далеко не Пенелопе.

Несчастная. Круги под глазами.

Если бы Рой увидел меня такой…

Что, если он увидит и разочаруется? Он ничего не скажет, конечно, не будет кривиться… он же не Пашка, который вечно тыкал меня во всем мои недостатки. Но просто что-то важное сломается и уйдет. Это он такой огромный дракон и красавец, а я…

Оперлась ладонями о раковину, долго всматривалась в свое лицо совсем близко…

Зачем я ему? Такая вот я…

Постричься надо сходить. Волосы отросли и концы некрасиво топорщатся. И к косметологу…

О чем я только думаю? Главное, чтобы Рой был жив.

Включила воду, плеснула в лицо…

У меня где-то кроссовки были, и парк в пяти минутах от дома. Все равно ведь не спится. Нужно сделать хоть что-то, хоть как-то себя занять, иначе сойду с ума.

Утро пахло молодой зеленью и утренней росой, свежестью, сладкими липкими кленовыми листочками и одуванчиками. Так прекрасно. Я всегда чувствовала этот особенный майский запах в детстве, но уже давно перестала замечать.

Трещали птицы на разные голоса.

Долго бежать по дрожкам с непривычки тяжело, но у меня и не было цели ставить рекорды. Я немного бежала, потом немного шла, потом снова бежала. Не важно. Главное начать.

Все будет хорошо — казалось сейчас. Все обязательно будет хорошо.

Меня ведь выкинуло не просто так. Рой говорил — далеко не все в Гильдии продажны. Меня пытались пугать, но они тоже боялись огласки. Значит, управа на них есть. Кит обращался куда-то в центр, должны были прислать людей разбираться…

Только бы он остался жив… Только бы все было хорошо.

Как я без него?

На пруду — утки. В основном селезни, кряквы сидят на гнездах, весна в этом году ранняя. Еще немного и поплывут стайки крошечных желтых утят-комочков. В детстве мы любили ходить сюда…

Я же живу здесь с рождения, квартира досталась от бабушки, я прожила здесь первые девять лет, пошла в школу. Потом родителям дали квартиру в другом районе. А потом, через много лет, квартира досталась нам с братом пополам. Но Темка уже десять лет как живет в Канаде… А с родителями я почти не общаюсь. Так вышло. Отец с мамой развелся когда мне было пятнадцать и уехал куда-то на север, у него новая работа и семья. Он иногда звонит, поздравляет с праздниками, я тоже. А мама… она так стремились выдать меня замуж, хоть за кого-нибудь, «пусть хоть какой, но мужик», да… без мужика же нельзя, она лучше знает. И детей мне давно пора, уже почти совсем поздно, кого я теперь рожу? Короче, я перестала отвечать на звонки. Совсем.

Я одна.

Старые подруги все замужем, у всех дети, пеленки-школа-кружки, семейные поездки, рецептики тешенного мяса и новых салатиков. Мне не о чем с ними говорить. Я пыталась, но не о чем… Есть только Ленка. И Ленке я безмерно благодарна.

Я сбегу отсюда без сожалений.

Наверно, только сейчас осознала, что мне нечего терять. Даже работу свою я не люблю, она приносит деньги, но не радость.

— Вера?! — он окликнул меня. Я аж дернулась, не ожидала.

Пашка.

Сколько же я не видела его? Зимой, кажется, он забегал, забирал какие-то вещи. Но рюкзак с его хламом так и валяется у меня на балконе.

— Что ты здесь делаешь, Вера? — так, словно я не имею права.

— Бегаю, — улыбнулась я.

Он же, вроде, жил на другом конце города? И собаки у него не было, а теперь вон — скачет вокруг, маленькая, трясущаяся.

Вдруг поняла, что мне все равно. Мне плевать, что он тут делает, что за собака, и вообще никаких чувств не испытываю. Так долго страдала из-за него, рыдала в подушку, так мечтала увидеть снова… Но вот теперь все равно. Словно с соседом по подъезду встретилась, знакомым, но совершенно чужим.

Сказать «пока» и побежать дальше?

— А я вот тоже переехал сюда недавно. Квартира хорошая подвернулась.

— И собака подвернулась тоже? — нет, я все-таки не удержалась. Он же всегда был так против собак.

— Да это Оксанка завела…

— Сочувствую.

Я понимающе хмыкнула. Его новая блондинка завела, а он гуляет, да-да. Сам же к ней сбежал, вот пусть теперь мучается. Я бы так не смогла. Если бы я завела, он бы меня с этой собакой из моего же дома выкинул.

— А ты вроде никогда раньше не бегала, — вдруг фыркнул он с плохо скрываемым раздражением. — Решила за ум взяться? Сколько я тебе говорил… Правильно, кому нужна такая корова…

Я смотрела на него, и не могла понять — как я жила с ним пять лет?

Даже обижаться не хотелось, просто смотрела и тихо радовалась своему счастью — если бы он не бросил меня год назад, я бы мучилась с ним до сих пор. И никакого Сан-Челесте бы не было. Пожалуй, этой Оксане я благодарна.

— Да, — сказала я, — решила взяться.

Не спорить же с ним. Такое чудесное утро… Отчего-то стало хорошо, словно гора свалилась с плеч. Все старые обиды отпустили разом. Я, кажется, даже улыбалась.

А Пашка злился, глядя на меня.