Тема вполне дискуссионна. Порядок воздействует двояко. С одной стороны, дисциплинирует, с другой – он стреноживает мысль.

– Канту порядок только содействовал.

– Кант его даже олицетворял, – он веско кивнул, давая понять, что это суждение не вызывает его возражений. – Кант, как известно, был пруссак. В пруссачестве понятие орднунга более чем мировоззрение. Это инстинкт. А кроме того, Кант жил в восемнадцатом столетии. Сегодня нет уже той размеренности, нет больше и города Кенигсберга. Живем на юру и на сквозняке. Иные ритмы, другие боги. Меняются режимы и взгляды. А с ними даже и человек, столь косный по своему составу. Имею в виду его образ чувств, в значительной мере и образ мышления.

19

Что сказать вам об этой работящей и договороспособной Анжеле? Должно быть, лишь в провинции складываются такие напористые, упертые, центростремительные характеры.

Лишь в маленьких городах, в глубинке, где мысли о первенстве и признании особенно жгучи, лишь там закипает эта поистине чертова смесь претензий, амбиций и одержимости. И молодость, колдовская пора, на самом деле, там трудное время, мучительный и душный сезон.

Не зря же, ничего не страшась, слетаются честолюбивые Золушки на шумные столичные ярмарки. Там жаркие сны, по их убеждению, становятся явью, и там за усердие достанутся им призы и дары.

Этим по-своему одаренным и привлекательным юным грешницам чаще всего выпадают нелегкие и огорчительные биографии. Они с болезненной остротой воспринимают несоответствие их притязаний и внешней среды.

Не знаю, осознанно или нет, но для явившейся соискательницы такой человек, как Азанчевский, мог быть, как кажется мне, лишь лифтом и промежуточным этажом.

Это нерадостно наблюдать, еще неприятней об этом рассказывать, но зимний возраст меня обязывает не избегать печальных реалий.

Нет ни намерений, ни желания в чем-то винить и демонизировать это бесшумное существо, наделенное, как оказалось, порохом и неочевидной энергией. Но именно ей в судьбе Азанчевского досталась столь жаркая, хоть и недолгая, едва ли не роковая роль.

20

Теперь я отчетливо понимаю: она всегда – и сначала и после – была застегнутым на все пуговицы, закрытым наглухо человечком. Пожалуй, был лишь один эпизод, который мне хорошо запомнился, а после заставил и призадуматься.

Я помню, однажды в ее присутствии речь зашла о природе зла. Начали мы с того, что люди, странным образом, клюют на наживку, которая поначалу кажется им весьма нарядной.

Азанчевский невозмутимо заметил:

– Странного ничего тут нет. Зло обязано выглядеть привлекательным, иначе оно никому не сдалось. Вспомните пошляка Шикльгрубера. Он догадался объединить национальную исключительность с социалистической завистью, и это сработало эффективно. А между тем и зависть и спесь исходно банальны, да и бездарны.

Всегда молчаливая Анжела вдруг возразила.

– Бездарным он не был.

– Был энергичен, – кивнул Азанчевский. – И предприимчив, нельзя отрицать. А также расчетливо истеричен. Отлично чувствовал аудиторию и понимал, как ее завести. Но этот нахрап не означает присутствия творческого начала. Творчество всегда созидательно. Зло, наоборот, разрушительно. Приводит лишь к банкротству и краху.

Анжела нахмурилась. Было понятно: что-то ей хотелось сказать. И все же предпочла отмолчаться, только едва повела плечом.

«А ты, голубушка, непроста», – подумалось мне, но эта догадка не удержалась в моем сознании. Ни я, ни Аз, ни она сама, возможно, толком не понимали, что вызвало у нее досаду.

21

Мне остается сказать немного.

Я непрофессиональный автор, поэтому на малоприятном, хотя и существенном сюжете этой истории, связанной с Азом, очень не хочется долго задерживаться. Как видите, вполне человеческая, нелитераторская, реакция.

Мягко, неспешно, шажок за шажком, эта усидчивая Анжела сумела овладеть ситуацией. Мне кажется, он и сам не заметил, как девушка стала необходимой. Вдруг оказалось, что без нее он попросту недееспособен. Как говорится, ступить не мог.

Поэтому его повседневность начала выглядеть анекдотически.

На все обращения, чаще всего, следовал – с маленькими вариациями – в сущности, тот же самый ответ:

– Не помню, спросите у Анжелы.

– Скажите Анжеле, она запишет.

– Анжела, четверг ничем не занят?

Был среди тех, кто, вдруг появившись, задерживался в окружении Аза, занятный молодой человек. Любимый сын нестарых родителей. Отец его весьма преуспел на бурном рубеже двух столетий.

Сын унаследовал в полной мере завидные отцовские качества. Его динамизм, жизнеспособность и впечатляющую удачливость. Возможно, даже и преумножил сей арсенал – был просвещенней.

Он отличался от многих наследников, которые бодро вошли во вкус открывшихся перед ними возможностей, предпочитал быть во всем и всем обязанным лишь себе самому. Думаю, Азу он импонировал именно этой своей чертой.

И дальше события покатились своей чередой, по такому знакомому, почти предначертанному маршруту. Они неоднократно описаны многими авторами, работавшими в традициях старого романа. Однако с поправкой на наши дни – быстрее, обнаженней и проще.

Понятно, что этот целеустремленный и наделенный характером малый и столь же решительная Анжела едва ли не синхронно почувствовали не только взаимное расположение, но и взаимную тягу друг к другу.

Как видите, сюжет не сворачивал со столь утрамбованной колеи. Все развивалось в соответствии с хрестоматийными образцами.

Прежде всего, не сказав ни слова, внезапно исчез молодой почитатель. Незнамо куда запропастился, беззвучно, бесследно исчез с горизонта.

Прошел какой-то недолгий срок, Анжела с озабоченным видом сказала, что ей необходимо безотлагательно съездить домой – возникла нужда в ее присутствии. Она не стала распространяться ни о причинах своей отлучки, ни о сопутствующих обстоятельствах – просто сказала, что постарается скорее разрулить обстановку и сразу же вернуться в столицу – теперь без московского кислорода вряд ли способна существовать.

Было почти нестерпимо видеть, как нервно, нетерпеливо, мальчишески ждет Азанчевский ее возвращения. Или хотя бы какой-нибудь вести.

Потом он узнал обиняком о том, что беглянка жива-здорова, живет на Остоженке, и не одна. С кем вместе – догадаться нетрудно.

22

Он поначалу пытался пошучивать и, неожиданно для него, весьма разухабисто, по-солдатски: «На то и кобыла, чтоб с нее падать». Потом хорохорился по-петушьи: «Молодость может выиграть битву, зрелость выигрывает войну». И я охотно ему подыгрывал и подпевал. Однажды уехав, в своем письмеце, в последних строчках, выразил, надо сказать, неуклюже, уверенность в том, что к нему вернулись кураж и задор, а глупая Гретхен льет слезы и грызет локотки.

В ответном письме он подчеркнуто сухо, тоже в постскриптуме, отписал, что «все эти плачущие бб» его не колышут, он будет признателен, если я впредь исключу эту тему «из письменного и устного творчества».

Но все оказалось значительно хуже. И те, кто привык к его уверенности, к его спокойной неуязвимости, к итожащему, судейскому слову, никак не могли ни понять, ни простить того, что Акела промахнулся. Он не