— Почему он покончил с собой? — едва выговорил он.

Кравченко пожал плечами:

— Черт его знает… Записку оставил какую-то странную. Дескать, много на нем грехов, и нет сил с ними жить. Это он о тех деньгах, которые у отряда спер? Так ему повезло, еще дешево отделался. В городе, конечно, карьера его закончилась бы, захоти он там работать, но у себя в станице он был и останется героем. Зачем вешаться?

Воронцов ничего не ответил.

Боль сжимала голову все сильнее и сильнее, будто сдавливала железным обручем, перед глазами плыли красные круги, делая лицо Жени расплывчатым и продолговатым.

Он вспомнил слова Курилина о том, что тот позаботится о свидетелях. И вот он позаботился. Но таким, таким способом!

И он, лейтенант Сергей Воронцов, тоже причастен к гибели этих людей. Стоило спасать Годлевскую от тюрьмы, если она все равно не воспитает своего ребенка! Не лучше ли было ей отсидеть? Если бы тогда они сделали все по закону, эти люди остались бы в живых.

Воронцов всхлипнул как-то неумело, по-детски, и закашлялся.

— Что с тобой? — спросил Женя. — Серега, тебе плохо?

Лейтенант подошел к окну и рывком распахнул его. Тучи закрыли чахлое осеннее солнце, готовясь брызнуть противным мелким дождем. Мелким, как слезы.

— Да, мне нехорошо, — прошептал он. — Иди, Женя. Мы еще поговорим. — Как только за приятелем закрылась дверь, Воронцов, подождав, пока тот скроется в своем кабинете, вышел в коридор и направился к Курилину.

Алексей Павлович, как всегда с безмятежным выражением лица, что-то черкал на бумаге, выпуская клубы едкого дыма.

— Как вы могли? — Сергей, не поздоровавшись, бросился к нему. — Как вы могли? Они же нам все рассказали.

Капитан, готовившийся к повышению, не смутился, лишь удивленно приподнял тонкие, будто нарисованные, брови.

— Я многое могу, мой мальчик, — ответил он спокойно. — О чем речь сейчас?

— Вы приказали убить этих людей! — Воронцов повысил голос, и Курилин, вскочив, зажал ему рот пахнувшей табаком ладонью:

— Ты с ума сошел! Я не пошевелил и пальцем. Это стечение обстоятельств.

Воронцов задыхался: и от дыма, и от присутствия этого человека, которому он доверился. Каким же он был дураком!

— Я пойду к полковнику и все ему расскажу! — хрипел лейтенант. — Пусть меня отправят в лагерь, я согласен понести любое наказание.

— Да подожди, идиот! — Курилин толкнул его в кресло. — Сядь и слушай. Я не собирался их убивать, но знаю, кто из наших мог это сделать.

— Так кто? Кто? — Сергей сжал в кулаки трясущиеся руки.

— Ты знаешь, где я живу. — Алексей Павлович снова сел за стол, придвинув к себе бумаги. — Жду тебя в семь вечера у себя. Понимаешь, произошло то, чего я боялся. В дело вмешались влиятельные люди. Мы с тобой все закрутили, но не получим за это ни монетки из клада. Эти же люди убили партизан и Годлевскую. Мы с тобой тоже ходим по острию бритвы. Одно неверное слово — и мы отправимся за ними.

Воронцов и верил, и не верил.

Курилин прочитал мысли парня по его лицу, встал и похлопал его по плечу.

— Сережа, жду тебя вечером, — ласково и печально сказал он. — Здесь, в этих стенах, я не могу быть с тобой откровенным. Но у себя дома я расскажу тебе обо всем, и ты пожалеешь, что посчитал меня убийцей.

Воронцов поднялся, вытирая рукой лоб.

— Хорошо, я приду, — прошептал он. — Обязательно.

Белогорск, наши дни

Света и Виталий проснулись только около полудня.

Жаркие лучи солнца пробились сквозь приоткрытые занавески и гладили, ласкали уставшие лица. Они, будто по команде, открыли глаза и, посмотрев друг на друга, рассмеялись.

Виталий распахнул дверь, и молодые люди вышли в коридор.

Дом выглядел таким светлым, таким солнечным, и им не верилось, что ночью здесь творились чудеса. Да, самые настоящие чудеса.

— Что это все-таки было? — спросила Света, потянувшись. — Давай полезем на чердак. Вдруг там Ноев ковчег — каждой твари по паре.

— Согласен. — Они спустились на первый этаж, и Виталий поставил чайник на электроплиту. — Только сначала позвоню твоему отцу и скажу, что мы прекрасно переночевали. Он небось волнуется. Как ты на это смотришь?

Девушка кивнула, зевнув:

— Звони, но мне кажется, в последнее время ему все равно, что со мной и где я.

— Напрасно ты так, — осадил ее брат. — Дядя Вадик — самый родной тебе человек, да и мне тоже. — Он нашел его телефон.

Воронцов откликнулся сразу, будто ждал звонка:

— Привет, ребята! Как спалось на новом-то местечке?

— Прекрасно, — Громов старался говорить убедительнее, чтобы проницательный Вадим Сергеевич его не раскусил. — Только проснулись, сейчас будем завтракать, а потом прогуляемся, изучим местность. Тут райское местечко, я тебе доложу.

— Райское, райское. — Громов представил, как дядя кивает, словно китайский болванчик. — Искупайтесь в реке, если вода теплая. А у нас все нормально. Маша вот куда-то собралась, хочет изучить наш город.

Его сообщение порадовало Виталия. Следовательно, Мария еще никуда не ушла, и если он постарается, то возьмет ее на прицел.

— Отлично, тогда до встречи. — Он кинул телефон на стол и повернулся к Свете: — Ну, полезем на чердак?

— А полезем, — улыбнулась девушка. — Вот только сначала по бутерброду съедим. Больно кофейку хочется.

— Будет исполнено. — Что-что, а кофе Виталий умел и любил заваривать.

Когда-то, оказавшись в Анталии по путевке, подаренной дядей ко дню рождения, Громов разыскал на одной из узких, но чистых улочек кофейню, где пожилой турок, смуглый, кривоносый, седой, изумительно варил кофе.

Аромат разносился по окрестностям. Хозяина кофейни Алима знали все и ходили к нему не только затем, чтобы купить вкусные восточные сладости — его жена и дочери были мастерицами по этой части, — а прежде всего — испить божественный напиток.

Громов долго уговаривал турка открыть секрет, но так ничего и не добился. Тогда, упорный от природы, он начал ходить туда каждый день, часами смотрел на священнодействие с обычной кофейной туркой, пока, не попробовав напиток дома, не пришел к выводу, что кофе у него да, не такой отменный, но, в общем-то, мало чем отличается.

— Хочешь восточного? — поинтересовался он у Светланы, и та с готовностью кивнула. — Если найдем у деда турку и песок, все получится. — И молодые люди стали шарить по дому в поисках нужных вещей, но ничего не нашли.